Обратная связь 24 мая 2010 года сотрудники АДЦ «Мемориал» узнали об избиении трудового мигранта в 68 отделении милиции Санкт-Петербурга. На следующий день я встретился с пострадавшим.
Московский район Санкт-Петербурга, улица Взлетная. Пыльное и угрюмое пригородное пространство, чересполосица гаражей, мастерских, пустырей, жилых кварталов. Промышленная зона, заросшая бетонными заборами, ангарами и высокими сорняками, разрезана пополам линией железной дороги , накрыта авторазвязкой. Мы с Шухратом, братом избитого, пересекаем эту невзрачную местность, и его грустный рассказ о труднгой жизни рабочих-мигрантов гармонирует с попутным пейзажем. Шухрат, высокий крупный мужчина, говорит о том, как трудно найти достойно оплачиваемую работу на его родине, что он с двумя братьями уже давно зарабатывает в России, и что всякое бывало; однако сейчас, в принципе, все нормально, и начальник вроде по-человечески относится, и вроде не обманывает, и они вроде довольны… Когда он говорит об избитом пять дней назад брате, Умиде, голос его начинает дрожать, речь ускоряется, словно он пытается заглушить ощущение безусловного бессилия. Оправдания, утверждения и риторические вопросы кружат друг над другом в поисках поддержки: «Мы ничего не знали про это разрешение на работу, столько раз нас останавливали и всегда отпускали, никогда никаких проблем не было. Все ведь через фирму сделано, все ведь законно должно быть, правильно? Зачем задерживать? Ну я понимаю, даже если задержали, зачем тогда бить? Ведь это же живой человек, такой же, как и ты, почему ты бьешь его, правильно? Но когда так избивают, я не знаю, люди это, звери это, или кто. И ведь нет же такого права у них, правильно я говорю?» Шухрат старается убедить себя в своей правоте, убедить вопреки жестокой неправой реальности.
На территорию ремонтной базы «Магистраль-41» мы проходим через болтающиеся деревянные ворота, а затем, минуя вагончики, собаку, груды ржавых механизмов, вступаем в огромный ангар. Здесь, внутри засаленной рабочей будки, служащей домом для братьев, меня усаживают за стол. Сразу напротив входа на синем раскладном диване лежит Умид. Он высок, худощав, одет в тельняшку и ватную телогрейку; его лицо, измученное болевыми судорогами, почти детское. Преодолевая резкий, рвущий легкие кашель, Умид хочет говорить, он торопливо выплевывает слова. Я внимательно слушаю, меня обступили стены ярких календарей с цветными пейзажами и голыми красавицами, которые своей нелепостью контрастируют с тревожным рассказом:
– Я думал, что вчера, если работать буду, если ходить буду, все пройдет. А сегодня мне еще хуже стало, встать даже не смог. Шевелиться даже не могу, сильно в груди болит… Все эти дни и кровью кашлял, и даже такими, знаете, синими пузырьками…
Все произошло 19 мая. Умид и Шухрат Негматовы уже год находились в Санкт-Петербурге и работали в ООО “Магистраль-41”. Жили там же – их руководитель исправно платил участковым уполномоченным 68 отдела милиции, и никаких проблем с документами не возникало, тем более что у обоих братьев было оформлено разрешение на работу. Правда, какая фирма сделала разрешение, Умид не помнил:
– – Знаешь, нам когда трудно сделать регистрацию, мы кому-нибудь деньги отдаем, и фирма нам все делает. Много таких фирм, обычно все в них делают, и ничего, вроде все нормально… Я с этой регистрацией ходил в городе, везде останавливали, проверяли и отпускали, все нормально было…
Нормально все было до 19 мая, когда совершавший обход участковый вдруг обратил внимание на фальшивое разрешение на работу. Около двух часов Умид просидел в участковом пункте на улице Пилотов, а затем был доставлен в 68 отделение милиции.
– Участковый забрал у меня паспорт и документы, и я долго у него сидел. Я даже спал, потому что устал после работы. Потом он вызвал оперативников и отдал меня им. Меня отвезли в отделение. Я сел на лавочку там и начал ждать. Вместе со мной там же, только в клетке, сидел узбек, звали его Бекзод, я стал говорить с ним, спросил, как дела, откуда он. Мы говорили с ним по-узбекски. Вокруг было много милиционеров, среди них был молодой лейтенант милиции – я хорошо знаю все знаки отличия. Он крикнул на меня: «Почему ты болтаешь по-узбекски?» А я ему ответил: «Он же узбек, и я узбек, и я с ним по-узбекски говорю. Ты вот русский, с тобой я по-русски говорю, а он узбек»…
Было около 9 часов вечера, когда находившиеся в отделении сотрудники милиции, человек восемь, разошлись, услышав крики лейтенанта, по своим кабинетам, молчаливо согласившись с тем, что должно было произойти. Дежурный старшина обыскал Умида, забрав у него ключи и документы, приказал зайти в дежурку, где его уже ждал лейтенант:
– Я захожу, дверь закрываю, оборачиваюсь – и он начал меня бить! Он плевал на меня, бил и говорил: «Ты не будешь разговаривать по-узбекски, ты у меня сумасшедшим станешь». Он набросился на меня и начал бить двумя руками по голове… Он был как зверь…Избивал и плевался, и когда я упал, он бил меня ногами и руками… Знаете, я не могу рассказать, если бы была видеозапись, вы бы сами увидели… Я стоял как живой мешок, просто я ничего не делал, не сопротивлялся. То руками, то ногами меня бьет, поднимает – и бьет… Он бил меня где-то два часа. Отдыхал, курил, плевался – и опять бил… «Ты узбек, я тебя ненавижу!» – говорил… Вы знаете, самое большое мне не нравится, что он плевал на меня, все время плевал, и даже потом, когда я был в камере он подходил и плевался…
Умиду трудно дышать, и он заходится тяжелым, нервическим кашлем…
Всю ночь Умид провел в отделении, запертый в камере без всякой медицинской помощи. Днем 20 мая его отвезли в ОУФМС в Московском районе, где ему был выписан штраф за нарушение миграционного режима в размере 3000 рублей. Никакой медицинской помощи ни в милиции, ни в суде нарушителю не оказали, и Шухрат отвел брата домой. Умид побледнел, не мог ходить, с трудом дышал, кашлял кровью и альвеолами легких, но надеялся отлежаться дома…
21 мая сослуживцы Умида отвезли его в травматологический пункт, откуда он был направлен в 26 городскую больницу в машине скорой помощи. Об этом уже рассказал Шухрат:
– В больнице он сдал анализы, стали его проверять, делали рентген, и сказали, что курс лечения будет стоить 2,5 тысячи рублей. У меня были с собой штрафные деньги, и я мог заплатить. Но Умида стали спрашивать, что случилось, а мы честно рассказали, что избили в таком-то отделении милиции, и врачи это записали. И после того как ему сделали рентген, он вышел, и врачи сказали, что он здоровый человек, что у него ничего не болит и все нормально. И отправили нас домой. А он весь в синяках был, едва ходил. Врачи сказали – пройдет, все нормально. И мы поняли, что если так относятся, то никому мы не нужны… Ну что делать? И я начал лечить его парацетамолом, от озноба…
Уважаемый человек на родине, ветеран МВД, после ранения пять лет пролежавший в военном госпитале, он заставил себя не быть обузой для семьи и троих детей и, несмотря на полученную инвалидность, отправился искать работу в Петербург.
Шесть дней Умид пролежал без квалифицированной помощи, наедине со своими мыслями. В ходе нашего разговора он не мог безболезненно пошевелить рукой, за каждое произнесенное слово он расплачивался давящей болью и спазмами. Обида и стыд переполняли его: обида за свое состояние и стыд перед самим собой – он не может работать, придется возвращаться в Узбекистан, снова ложиться в военный госпиталь. Опять он беспомощен, опять здоровый мужчина будет лежать в больнице, пока его братья кормят свои семьи и помогают ему… А кроме обиды и стыда, его переполняет горькое недоумение – за что его унизили? За что избили? Почему он не заслуживает равного, человеческого отношения? Умиду нельзя говорить, но в то же время выговориться ему необходимо – слишком много накопилось, слишком многое нужно выплеснуть наружу, отдать незнакомому человеку, и этим стенам, и насмешливо-жестокой реальности.
– У нас на родине главное – уважать человека, старшего, младшего, тем более в гостях… Даже если ты беден, когда гости к тебе приходят, ты должен их хотя бы добрым словом обязательно угостить – у нас так говорят. Я тоже так думал. Я приехал – смотрю, все нормально, все хорошо… Из поезда вышел, сказал: «Бисмиллях», по-нашему – «С Богом!». С добром я в Питере поставил ногу. Думал, наконец-то я смогу свой дом достроить – ведь дети подросли, в школу ходят, младшему три годика… На что мне моей пенсии хватает? А здесь я сварщиком работаю, но хочу научится всему – ведь могут спросить меня: «Ты умеешь вот это делать? А это?»… Я ведь не могу без работы остаться! Я говорю, что умею, – это же все нетрудно, правда? Это ведь можно научиться – и сваривать, и электричество проводить, и оргалит сбивать…Может, некоторым не нравится, что мы работаем. Я смотрю вокруг и спрашиваю – может, не нравится им, что мы здесь работаем? Нет, говорят, ты свой хлеб зарабатываешь, работай. Я и работаю. Я иногда хожу по улицам, смотрю на окружающих – только одежды разные, а так-то люди нормальные, одинаковые! В чем разница? Чем я хуже них? Нет ведь плохого человека, если подойти к каждому, пообщаться. Каждого ведь уважать надо…
Помолчав, Умид высказывает то, о чем много думал в последние дни:
– Вы знаете, я думаю не надо этого лейтенанта в тюрьму. Просто это не его место, он озверел в милиции. Я думаю, пусть он страдает, как я, пусть как я, ищет работу чтобы накормить своих детей…
Умид замолкает. Может быть, ему уже легче, но я знаю, что даже когда он выздоровеет и исчезнут следы от милицейских кулаков, не заживет та рана, которую ему нанесли слова и плевки расиста. Но главное, что его не оставит надежда на лучшее. Она останется с ним на всю жизнь, ведь надежда в самом его имени, надежда – это «Умид» по-узбекски.
P.S. Уже 27 мая 2010 года Умид, уплатив административный штраф, вылетел в Узбекистан для лечения в военном госпитале города Ташкента – он уже мог ходить и чувствовал себя гораздо лучше.
А 17 июня в АДЦ «Мемориал» пришел ответ из прокуратуры Московского района Санкт-Петербурга, в котором сказано: «По факту поступления телефонограммы из 26 больницы о доставлении Негматова У.Е. с диагнозом «закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга, ушибы мягких тканей, груди, обеих рук» в следственный отдел отправлен материал о прокурорской проверке».
Андрей Якимов