Обратная связь В последние месяцы перед парламентскими выборами 2011 года все чаще стала звучать мысль, что российское общество настроено крайне националистически, что уровень ксенофобии растет с каждым месяцем, что вот-вот могут повториться события, как на Манежной площади в Москве в декабре 2010 года, только с бóльшим размахом.
На убежденности в том, что главная идея, владеющая массами, – русская, играют все политики. Если смотреть на агитацию некоторых партий, то создается впечатление, что российское общество только и ждет, чтобы вот-вот скинуть Медведева с Путиным для учреждения “Русской Власти”.
Зададимся вопросом, так ли все плохо на самом деле.
Уже много лет мы оцениваем уровень ксенофобии в России по результатам ответов на вопрос Левада-центра «Как вы относитесь к идее “Россия для русских”?» С 2001 года процент граждан, отвечающих в целом положительно на этот вопрос, колеблется вокруг цифры 55%. 2011 год начался со скачка на четыре процента: с 54% до 58%. Цифра впечатляет, но есть утешающие детали: она не рекордно высокая, в 2001 году была такая же. Кроме того, эти 58% состоят из более или менее радикальных сторонников, и умеренная группа всегда была гораздо больше радикальной, а в этом году количество радикальных сторонников, желающих осуществить эту идею в полном объеме, даже упало по сравнению с 2010 годом с 19% до 15%.
Более того, согласно тому же опросу Левада-центра, в 2011 году положительно к термину «национализм» отнеслись лишь 8% опрошенных граждан, при 38% нейтрально и 44% отрицательно настроенных.
Тем не менее, та идея, что российское общество не просто ксенофобно, а ксенофобно по нарастающей, стала общим местом. Растущую напряженность в этой сфере также отражают данные опросов: 52% против 14% уверены, что число русских, которые разделяют крайние националистические взгляды, за последние года стало больше, чем 5-6 лет назад (при 21% тех, кто считает, что это число осталось прежним).
В то, что российское общество с каждым месяцем все ближе к «кровавому русскому бунту», поверили, в первую очередь, сами радикальные националисты. Этим объясняются и попытки наладить контакты с системными партиями и движениями, и весьма смелые прогнозы о количестве участников «Русского марша»-2011.
Но попробуем представить себе, что на демонстрацию, которую организовали радикальные националисты, выйдут даже не все, кто готов воплотить лозунг «Россия для русских» (15%), а хотя бы часть тех 8%, кто положительно отзывается о национализме (ведь не меньше половины из них сами должны быть националистами). В более чем десятимиллионной Москве это, по самым минимальным подсчетам, должны быть сотни тысяч человек.
В 2010 году в Москве был достигнут первый максимум участников «Русского марша»: по подсчетам Центра «Сова», пришло примерно 5,5 тысяч человек. В 2011 году организаторы говорили, что к ним придет чуть ли не 20 тысяч (вероятно, рассчитывая на 10-15 тысяч). Их расчеты не оправдались. Пришло примерно столько же, сколько и в прошлом году – может, на тысячу больше.
Те, кто пришел, мало чем отличались от демонстрантов прошлых лет. Те же свастики, те же расистские кричалки, те же плохо удерживаемые зиги. Обыватели относятся к ним с той же настороженностью, что к приезжим, хоть могут и испытывать некоторую симпатию к идее выгнать всех мигрантов. Мега-популярный борец с коррупцией Алексей Навальный выглядел белой вороной на этом марше. На его призыв не откликнулись его поклонники, в основной массе не разделяющие даже его умеренного национализма.
Даже опасения, что политическая сила использует насилие, не говоря уже о доказанных фактах, все еще является компрометирующим обстоятельством в глазах большинства.
«Славянский союз» и ДПНИ (основные организаторы этих публичных демонстраций) запрещены судами за экстремизм. Новые их субституты и коалиции не в состоянии балансировать между радикализмом потенциальных и реальных членов и необходимостью сохранять «цивилизованное» лицо перед государством и менее радикальной частью общества.
Реальные сторонники этих организаций практикуют насилие, но если их ловит полиция, лидеры от них открещиваются, чтобы не выглядеть некрасиво в глазах более умеренного большинства. При этом сторонники справедливо считают их предателями, а умеренно-националистическое большинство все равно им не верит и побаивается их.
Тем не менее, в сложившейся ситуации мало поводов для оптимизма.
Дело в том, что причины национализма никуда не делись. Отсутствие внятной позиции государства по этому вопросу (оно то борется с «экстремизмом», то устраивает фактически высылки по этническому признаку), отсутствие социальных лифтов, отсутствие политической жизни как таковой, весьма дурные учебники истории в школах и многие другие причины, перечислять которые можно до бесконечности, – все это никуда не делось, некоторые моменты даже усугубляются.
Мы наблюдаем ползучую легитимацию радикального национализма и его практик, включающих насилие. Эту легитимацию можно среди прочего заметить по двум тенденциям.
Менее заметная, но важная тенденция связана с «очеловечиванием», легитимацией лидеров ультраправых, которые, возможно, и не пользуются большим уважением даже в собственных рядах, но сами провозглашают себя лидерами и становятся «говорящими головами» подпольного движения. Они, как и все более или менее оппозиционные фигуры в России, сталкиваются с давлением государства, что автоматически воспринимается многими ненационалистическими или умеренно-националистическими политиками и активистами как знак того, что их надо защищать и поддерживать.
Немалая роль в этом принадлежит и прессе. Те немногие независимые газеты, радиостанции и телеканалы, которые существуют в России, не брезгуют дать этим людям возможность прямой речи, ставя их на один уровень с просто оппозиционными политиками, не пропагандирующими и не использующими насилие. А поскольку такие ультраправые не станут показывать свою истинную сущность в либеральных СМИ, их респектабельность растет с каждым комментарием, который они дают журналистам.
Вторая тенденция гораздо заметнее и в то же время опаснее. Как ни парадоксально, легитимации радикального национализма в довольно большой степени способствует борьба государства с проявлениями этого национализма, включая насилие. Антиэкстремистское законодательство в России касается не только насильственных преступлений на почве ненависти, но и многих вещей, делающих это законодательство весьма размытым. Сама размытость закона, а также чудовищное состояние правоохранительной системы ведут ко многим случаям нарушений прав человека при применении этого законодательства.
Центр «Сова» уже несколько лет занимается мониторингом и анализом неправомерного применения этого законодательства, и мы пришли к выводу, что оно все чаще используется для борьбы с неугодными политическими активистами, религиозными меньшинствами, общественными организациями. Все чаще от неправомерного его применения страдают случайные люди и организации: правоохранительные органы имеют «план» по борьбе с экстремизмом, который нужно выполнять и перевыполнять, а делать это удобнее, наказывая библиотекарей и школьных директоров, чем расследуя опасное неонацистское подполье.
В результате словом «экстремизм» уже называют все подряд. Общество потеряло всякое доверие к этому закону. Любой обвиняемый в суде, даже если он обвиняется в убийстве, имеет шанс получить симпатию оппозиционных СМИ и активистов только потому, что государство называет его экстремистом. Ругать антиэкстремистское законодательство целиком без разбора (а значит, и включая статьи Уголовного кодекса о насилии на почве ненависти) стало хорошим тоном. Термином «узники совести» нацистов-убийц называют иногда не только их ближайшие соратники-демагоги, но и некоторые неразборчивые журналисты, политические и общественные активисты, не исповедующие столь радикальных взглядов, либо вообще не националисты.
Напрашивающийся вывод не очень утешителен. Российское общество за последние годы не показало, что оно способно самостоятельно преодолеть ксенофобию и национализм, о чем свидетельствует стабильность поддержки националистических лозунгов. Пока сильной радикализации не заметно, но нет и улучшений. Государство же, делая некоторые успехи в чисто полицейской борьбе с самым радикальным проявлением национализма – насилием – также не показало больше никаких признаков дееспособности в этом отношении. Организованных неонацистов, совершающих убийства и избиения, стали судить чаще, но такими мерами можно лишь «сбить температуру», а не вылечить болезнь.
Более того, мы видим ухудшение в некоторых сферах, стагнацию в других. В этих условиях вместе с падением доверия к государству в целом будет происходить дальнейшее падение доверия общества к единственной правильной вещи, которое государство делает в отношении национализма. А значит, в более или менее отдаленном будущем общество вполне может радикализоваться в своей ксенофобии вплоть до поддержки насилия.
Мария Розальская
Информационно-аналитический центр «Сова»