Моя статья посвящена дискриминации, о которой я знаю не понаслышке, — я чувствую ее на себе. Я приехала в Россию совсем недавно, имею статус «мигранта», и это слово звучит, как приговор. Я отличаюсь от «среднего» российского населения не по цвету кожи или глаз, а по документам: на моем паспорте — герб Республики Таджикистан.
«Мигрант — это лицо, которое с целью найма на работу к иностранному физическому или юридическому лицу на законном основании переезжает на определенный срок в страну, гражданином которой оно не является». Это определение звучит очень отстраненно и безобидно, но в жизни я почувствовала его оборотную сторону. Долгое время я искала в России работу. У меня высшее образование, я прекрасно владею русским языком. На собеседовании я производила очень хорошее впечатление, но как только работодатель узнавал, что я из Таджикистана, отношение ко мне резко менялось. Уже не играло никакой роли, какой опыт я имею, какими знаниями обладаю, — раз я мигрантка и таджичка, значит, ко мне нет и не может быть доверия, я недостойна даже шанса показать себя и проявить свои профессиональные качества.
Я чувствовала негативное отношение и презрение: меня направляли работать в дворники, уборщицы. «Вот где работа для мигранта», — говорили мне. Я поняла, что «мигрант» — синоним слова «раб», это вечное клеймо для иностранных граждан, которые хотят найти себя в России. Это стигма часто переходит на следующие поколения, на детей и внуков мигрантов. Хотя их называют красивым и пока непривычным словом «инофоны», сути дела это не меняет: нас выделяют в другую категорию людей, что не отменяет дискриминации.
В России я чувствую себя чужой. Но и в моей родной стране я тоже была не до конца «своей»: дело в том, что я родилась и выросла в Горно-Бадахшанской автономной области (ГБАО), а в Таджикистане существует предвзятое отношение к моим землякам.
Таджикистан расположен в предгорьях Памира и не имеет выхода к морю. Это наименьшее по площади центральноазиатское государство. Большинство населения Таджикистана исповедует ислам суннитского толка. Официальным и государственным языком является таджикский. Таджикистан богат природными ресурсами, так как 93% территории республики занимают горы. Горно-Бадахшанская АО граничит на севере с Киргизией, на востоке— с Китаем, на юге и западе— с Афганистаном. Область занимает 45% всей площади Таджикистана, но только 3% из них пригодны для проживания населения. Большую часть территории ГБАО занимает высокогорье Восточного Памира (высшая точка — пик Исмаила Самани, бывший пик Коммунизма (7495 м))». Численность населения ГБАО на 2010 года составляла 220,6 тыс. человек, или 3,2% населения Таджикистана. На Памире сохранились древние памирские языки, на которых говорят памирские народности (ваханский, шугнанский, ишкашимский, язгулямский). В области 1 город — Хорог (с населением 29,3 тыс. человек), 7 районов, 43 сельских общин. В свое время по Пянджу проходили ветви Великого шелкового пути, здесь побывало множество завоевателей, поэтому на формирование местной народности оказали влияние персидская, арабская и китайская культуры. Основное занятие горных памирцев — земледелие и животноводство.
В советское время памирцы выделялись стремлением к образованию — многие закончили высшие учебные заведения. До сих пор образование и «передовые взгляды» (равноправие, плюрализм) являются преимуществом памирцев — на нашей стороне знания, а не деньги. В годы гражданской войны (1991—1997) памирцы очень страдали от угнетения и негативного отношения со стороны других таджиков: их не брали на работу в государственные учреждения, выкрикивали в их адрес слово «кафир» («неверный»), насиловали женщин, избивали парней. Многочисленные примеры и практика говорят о том, что памирцы были чужими в своем государстве. Были случаи, когда любящие молодые люди не могли создать семью из-за того, что один из них был представителем памирского народа, а родители-сунниты считали, что памирцы — не настоящие мусульмане.
Недавно в Душанбе произошла трагедия: в канун Нового года был убит Парвиз Давлятбеков, который в образе Деда Мороза поздравлял детей с праздником. Ему было всего 24 года. Хотя СМИ Таджикистана говорят что он погиб в результате простого хулиганства, многие душанбинцы убеждены, что убийство было совершено на религиозной почве: Парвиз — памирец-исмаилит, возможно, стал жертвой религиозных фанатиков, которые хотят запретить немусульманские праздники.
В какой-то степени могу допустить, что для этого мнения есть основания. Будучи сама исмаилиткой, я всегда ощущала неприязненное отношение к этому религиозному течению. Дело даже не в салафитах, которые когда-то открыто высказывали свою ненависть к исмаилизму в Таджикистане . К сожалению, свой негативный вклад вносят и официальные лица, которые формируют или позволяют формировать негативные, совершенно лживые стереотипы вокруг ислама исмаилитского толка в Таджикистане. Это приводит к тому, что проявления ненависти на бытовом уровне не пресекаются и не осуждаются. На улице можно услышать окрики: «Эй, помири, убирайся отсюда!», и не стоит списывать их только на безграмотность некоторых таджикистанцев. Я считаю, что компетентные органы обязаны защищать права всех граждан Таджикистана, независимо от их происхождения. Нужно расследовать убийство молодых ребят, имея в виду и версию преступления на почве ненависти.
Очень хочется верить, что уровень ненависти и негативизма по отношению к памирцам в Таджикистане будет снижаться. А пока — я чувствую дискриминацию ее всегда и везде, и как памирка в Таджикистане, и как мигрантка и гражданка Таджикистана — сейчас в России.
Екатерина Назаршоева