Я вглядываюсь в фотографию мужчины средних лет: продолговатый череп, напряженные вены на «профессорской» залысине, зачесанные назад поседевшие волосы, крупные очки в роговой оправе и повязанный на шее платок — я пытаюсь понять, что осталось в этом взрослом человеке от того подростка, который в ранней юности, еще до Второй мировой войны, присоединился к кочующему табору цыган-ловарей и прошел с ними многие дороги Западной Европы и Балкан.
Быть может, это та легкая ухмылка, собравшаяся вокруг его губ? Или немного нахмуренные вопросительной дугой брови, возвышающиеся над оправой очков? Ян Йорс, американский художник бельгийского происхождения, фотограф, скульптор и создатель гобеленов, в 12 лет почти что случайным образом отправившийся в путь вместе с цыганским табором, переживший с ним все трудности, сопряженные с кочевой жизнью и жизнью социальных изгоев, взглянувший на мир глазами цыгана и ощутивший на себе осуждающий и презрительный взгляд общества, боровшийся вместе с цыганами против фашистов во время Второй мировой войны и проведший в застенках Гестапо более года, остается «человеком с тайной», которую едва ли суждено кому-нибудь разгадать.
Свою удивительную жизнь Йорс описал в двух автобиографических книгах, представляющих собой уникальное «внутреннее» свидетельство о кочевой жизни цыган и об участии самих цыган в антифашистском сопротивления во время Второй мировой войны. Книга «Цыгане» (The Gypsies, 1967) рассказывает о первых впечатлениях Йорса о жизни в таборе, ломке сложившихся представлений о цыганах и удивлении реальному положению дел, о годах «двойной» жизни — летом в таборе и зимой в мире обычного бельгийского мальчика, посещающего школу и делающего домашние задания. Книга полна ярких зарисовок быта цыганского табора и погружает читателя в самую гущу цыганского мира 30-х годов ХХ века.
Вторая книга Йорса «Перекресток» (The Crossing, 1971) вовлекает читателя в трагические события Второй мировой войны. Содержание этой книги приоткрывает завесу не только над все еще довольно плохо исследованной темой геноцида цыган, но и над практически неизвестной темой цыганского сопротивления.
Первой немецкой бомбардировке табор Йорса подвергся около бельгийско-французской границы в мае 1940 года. Падающие бомбы вызвали у цыган ступор, некоторые женщины плакали и кричали о конце света. Цыгане оказались на дороге среди толп беженцев, спасающихся от наступающей немецкой армии. К новой ситуации цыгане оказались приспособлены лучше, чем основное население: наличие только самых необходимых для жизни в дороге вещей делали их передвижения более быстрыми, а опыт кочевой жизни помогал найти более удачное место для стоянки. Постепенно жизнь приобрела размеренность, и война стала лишь новым условием существования. Хотя непосредственных атак на табор не было, цыгане знали, что в других странах фашисты уничтожают цыган наравне с евреями и не питали особых иллюзий относительно своего будущего. Те, кто смогли, уехали на американские континенты. Табору Йорса это сделать не удалось.
Начало войны совпало с намерением приемного отца Йорса — цыгана Пулики — женить Яна на цыганской девушке. Но Йорс все же решил отправиться в Испанию с целью присоединиться к английским войскам и в их рядах сражаться против фашизма. По дороге он на некоторое время остановился у знакомых в женском монастыре в Париже, где в один из вечеров в его комнате появился сотрудник британских служб с предложением стать посредником между цыганами и участниками сопротивления фашизму. Постоянная борьба за жизнь и вытекающие из нее умения делали цыган ценными помощниками.
Йорс вернулся к цыганам и передал Пулике, главе табора, предложение о сотрудничестве с Сопротивлением. Рассказ о том разговоре наполнен лирическими размышлениями о смерти и жизни, идеологических страстях и умении жить: «Героизм — это остаться в живых при столкновении с опасностью лицом к лицу; героизм — это смелость любить». Пулика предлагает установить более прочную связь с участниками Сопротивления и обещает для обсуждения вопроса об участии цыган в борьбе с немцами созвать крис — собрание цыганских старейшин, выполняющее функции суда.
Большое количество цыган в одном месте могло вызвать подозрение у немцев, поэтому заранее был пущен слух о том, что цыгане съезжаются на похороны известного и уважаемого цыгана по имени Бэнгеэско Нямцо («чертов немец» по-цыгански). На крисе мнения относительно участия в войне разделились: одна часть цыган предлагает бороться за свою жизнь, так как нет смысла ждать, «когда солнце встретится с луной», нужно действовать сейчас. Другая часть предложила прятаться и укрываться, так как «быстро ловят того зайца, у которого только одна нора». Крис закончился без конкретного решения, но прецедент был создан, и с течением времени сеть контактов между цыганами и Сопротивлением только разрасталась. Практически все без исключения цыгане были вовлечены в антифашистскую деятельность. Скрываясь в лесах от немцев, цыгане встречали людей, организовавших партизанские отряды. Цыгане начали нелегально транспортировать людей и необходимые для них вещи, часто цыганские дети и женщины уходили в лес «собирать травы», сообщая партизанам важные новости и передавая им сведения о друг друге. Часть цыган была обучена работе со взрывчаткой, а позже они сами становились инструкторами. Их небольшая организация совершала подрывы на огромной территории земель, оккупированных Германией, за исключением, пожалуй, лишь части СССР. Другая сфера участия цыган в движении Сопротивления — это добывание продуктовых карточек для тех, кто работал в подполье. Не без сомнения зарегистрировались цыгане в первый раз, но после получения продовольственных карточек поняли, как можно извлечь из ситуации выгоду: они продолжали регистрироваться в других регионах по поддельным документам, принадлежащим другим государствам. Часть продовольственных карточек отдавалась партизанам.
После одного из рейдов по сбору рационных карточек произошло неизбежное — немцы арестовали Йорса. Тюрьма, жестокость и пытки, до этого лишь снившиеся ему в кошмарных снах, вдруг стали реальностью. О пребывании в заточении Йорс пишет с пульсирующей болью. Многими годами позже, незадолго до смерти, он скажет в одном из интервью, что какое-то время после тюрьмы он был действительно безумен: «Я чувствовал полное отчаяние. Но если отчаяние может быть настолько глубоким, то и счастье может достигать невиданных высот».
Йорс вышел из заточения по счастливой ошибке: возможно, были просто перепутаны дела, настоящая причина так и осталась неизвестной. Однако долгожданной встречи со своей цыганской семьей не произошло — практически все родственники были арестованы или убиты. Сложное чувство вины за то, что Йорс выжил в каком-то смысле ценой их жизни, не давало ему покоя еще долгое время. Еще сложнее было принять внутреннюю радость от осознания того, что он все-таки жив.
Спустя некоторое время после войны Йорс уехал в Америку, как он сам признавался потом, чтобы «быть как можно дальше от немцев». Он стал успешным гобеленистом и скульптором. Но его «цыганская» часть никуда не исчезла — она проявлялась и в его путешествиях в Европу в поисках выживших цыган, и в потребности поделиться памятью о своих собратьях. Его мемуарам, исполненным радостью и болью, страданием и любовью, предпослано следующее вступление:
«Эта книга написана как протест против забвения, как плач любви по расе чужаков, живших среди нас на протяжении веков и оставшихся в стороне от нас».
К. К.