Преступления всегда вызывают общественный резонанс – рассказы о всевозможных нарушениях закона занимают первые полосы газет, им посвящают целые программы на телевидении и радио. Внимание публики к преступлениям порой кажется чрезмерным и даже каким-то порочным, но в определенном смысле оно оправдано: нарушив общественные нормы права, человек оказывается виновным не только перед своей жертвой (жертва иной раз согласна простить и забыть), но и перед всеми членами общества – перед всеми нами.
По реакции общества на преступление можно судить о его значимости в глазах тех людей, которые отвечают за ситуацию – в городе, в стране, в мире. Плохо, когда людям все равно, что происходит вокруг. Плохо, когда они уверены в том, что их это не касается. Плохо, когда привыкают к преступлениям и перестают считать их чем-то особенным – заслуживающим возмущения, интереса – даже беспокойства.
К сожалению, многие люди не чувствуют ответственности за нарушение права в отношении каких-то чужих, незнакомых, других людей. Наверное, каждому приходилось слышать, как иной обыватель, рассуждая о сексуальных преступлениях, заявляет про очередную юную жертву насильников: «Сама виновата, надо скромнее себя вести». Или, говоря о пострадавших от дедовщины в армии, утверждает: «А ты будь мужчиной, умей за себя постоять». Все это, конечно, до тех пор, пока жертвами преступлений становятся чьи-то чужие дочери и сыновья, пока это чьи-то «чужие» беды.
Разумные люди понимают: сегодня беда чужая, завтра – твоя. Насилие – всегда беда общая. Если мы допускаем насилие в отношениях между людьми, то никто не может чувствовать себя в безопасности – так же, как никто не должен считать себя непричастным. Конечно, не всегда обычные люди могут предотвратить преступление, но осознавать ответственность за происходящее вокруг должен каждый. Возможно, повышенный интерес к преступлениям и выражает это чувство ответственности, связанное частенько с опасением, что подобное может коснуться и меня лично.
Страшно, когда люди убеждены: это преступление ко мне никакого отношения не имеет, меня это никогда не коснется – ведь убивают «чужих»: приезжих, чернокожих, цыган, евреев…
Большинство наших соотечественников против убийств – любых. Но реагируют люди на убийства по-разному. Убийства, сопровождающие ограбления или возникшие просто в ходе пьяной ссоры, вызывают не только интерес – возмущение, даже волнение. Сообщение об очередном убийстве «нерусского» воспринимается обществом с вялым осуждением, граничащим с равнодушием. Хотя именно общественный протест важен в делах, касающихся всех, – таких как насилие расистов: ведь расизм – общественное явление, а не случайная выходка неадекватного человека. В наше время, в нашей стране, в нашем городе молодые здоровые люди становятся убийцами – не ради корысти, не из ревности или других страстей, а по холодному расчету – по идейным соображениям. По тем самым соображениям, которые – увы – не чужды и многим другим гражданам, не столь активным, но в целом разделяющим идеологию преступников. Последние социологические опросы (конца 2009 года) опять показали, что больше половины россиян в той или иной степени одобряют идею «России для русских», 18% граждан РФ поддерживают эту идею полностью. Значит, практически, каждый пятый – убежденный расист, каждый второй – не против расизма.
Касаются ли преступления расистов нашего общества? Или мы тут ни при чем? Преступления расистов касаются всех. Мы все отвечаем за то, что ребенок с темными глазами может быть здесь и сейчас убит, избит, унижен просто потому, что кто-то считает себя в праве бить «нерусских». Мы отвечаем за то, что люди, переходящие от слов к делу, от оскорблений к убийствам, чувствуют чью-то поддержку, опираясь на которую им легче воображать себя героями и «спасителями нации», а не отверженными обществом и презираемыми всеми преступниками, жалкими жертвами своего комплекса неполноценности и убогой идеологии расизма.
Те, кто чувствуют эту ответственность, приходят каждый ноябрь на «Марш против ненависти» и на антифашистские пикеты. Приходя на суды над неонацистами-убийцами, говорят и пишут об их преступлениях, давая им адекватную оценку, тревожа сонное общественное мнение.
Почти год в городском суде Санкт-Петербурга слушается дело о ряде страшных преступлений – нападений и убийств, совершенных по мотиву расовой ненависти бандой Воеводина.
Преступления совершались несколько лет, преступники убивали не угодивших им россиян и иностранцев, детей и взрослых, а поймать их все никак не удавалось. Не удавалось, несмотря на то, что один из впоследствии убитых бандой молодых людей составил их поименный список, который был передан в милицию родителями этого человека после исчезновения сына.
Зато время от времени правоохранительным органам удавалось арестовать каких-то других подозрительных типов, обвинить их в громких убийствах, иногда даже осудить (хотя был случай, когда суд присяжных не поверил обвинению на слово, оправдал отрицавших свою вину обвиняемых – но это никого не смутило). Позже, когда банда Воеводина была, наконец, найдена и арестована (не удалось взять живым одного из лидеров – Боровикова, которого при задержании убили выстрелом в голову, словно нет других способов обезвредить преступника), некоторые из членов этой банды начали давать признательные показания.
Показания эти звучали в суде не раз – на них ведь и строятся обвинения в многочисленных убийствах. По большей части, рассказы обвиняемых подробны и производят правдивое впечатление – такое не придумаешь! Странно, однако, что некоторые другие их показания были признаны следствием самооговором и в обвинительное заключение не вошли. Прокурор еще в 2006 году заявлял, что к нашумевшему убийству 9-летней Хуршеды Султоновой эта банда отношения не имеет, а подробные показания, данные арестованными об этом «эпизоде», якобы, базируются на информации СМИ. То же было заявлено и в отношении убийства в 2003 году 5-летней Нилуфар Сангбоевой, о нападении на которую также в деталях рассказывали члены банды Воеводина. Возможно, они действительно непричастны к этому делу, хотя их осведомленность выглядит странно: подробности гибели маленькой Нилуфар нигде не освещались, место, где, по словам задержанных, они напали на таджикских цыган, было им хорошо известно – в тех же краях ими было совершенно другое преступление, признанное обвинением, – «казнь» Гофмана и Головченко. Но есть в деле убийство еще одной цыганки, также не вошедшее в обвинительное заключение и не рассматривающееся судом, – Анны Фаркош. Тоже – самооговор? Но об этом убийстве никакие СМИ никогда не писали! О нем знали лишь немногие – сами цыгане, живущие на окраине Петербурга, местные милиционеры, к которым обратились потерпевшие, и правозащитники, записавшие тогда эту историю со слов жителей цыганского поселка, но не публиковавшие ее в СМИ. История гибели Анны Фаркош, рассказанная нам ее родственниками в 2004 году, такова: Анна и ее родственница Луиза пошли в магазин, по дороге на них напали бритые люди, Луизу ранили ножом, Анну – убили. Луиза сумела убежать, удалось призвать милицию, подозреваемые были задержаны. Луиза опознала убийц Анны в тех людях, которых она увидела в отделении милиции. После этого арестованные люди куда-то исчезли, а дело об убийстве Анны не было раскрыто. Жители цыганского поселения и особенно сама Луиза были крайне заинтересованы в поимке истинных убийц, но добиться ничего больше не смогли. Много лет все попытки получить какую-либо информацию о деле Анны Фаркош ничего не давали. Вдруг выяснилось, что арестованные подельники Воеводина знают и об этом случае и даже берут его не себя. Откуда они знают? Кто, кроме настоящих убийц, мог еще об этом знать? И почему их отпустили тогда и не обвиняют в этом преступлении теперь?
Вопросы остаются. Остаются вопросы к преступникам, к милиции, к следствию, к обвинению. Суду отвечать на эти вопросы не придется – они не будут заданы.
Очень много остается не заданных нам всем вопросов – слишком много.
Стефания Кулаева