Когда в странах СНГ родители-мигранты ждут депортации, дети тоже попадают в места лишения свободы. Их разлучают с семьями, содержат в условиях, не приспособленных к жизни ребенка. Антидискриминационный центр (АДЦ) «Мемориал» считает, что Кишиневское соглашение, регулирующее возвращение детей в страну происхождения, устарело. Глава НКО Стефания Кулаева рассказала Русской службе RFI о том, что должно прийти на смену соглашению, и каких целей добивается развернутая организацией кампания #crossborderchildhood.
RFI: Что конкретно происходит с детьми, когда семьи мигрантов готовят к высылке?
Стефания Кулаева, АДЦ «Мемориал»: Я приведу в пример самый недавний случай в России, которым мы занимались уже в пандемию. В этот период очень многие мигранты в разных странах СНГ застряли в депортационных центрах. В связи с карантином выдворить их было нельзя, и они сидели там очень долго, что уже само по себе является нарушением прав. Верховный комиссар по правам человека Совета Европы обратился с воззванием не держать людей в этих центрах и, конечно, в первую очередь детей. В России мы тоже опубликовали такое заявление, но в депортационных центрах оставались и дети, и беременные женщины.
Наш адвокат занимался гражданкой Таджикистана Нилуфар С. (имя изменено — RFI), она находилась на последнем триместре беременности, у нее отняли маленьких детей — одному четыре года, другой [ребенок] 2019 года рождения. Старшего поместили в транзитный приют, а младшего почему-то в детский дом с неврологическим уклоном, хотя к этому не было никаких показаний. Женщина очень волновалась и боялась, что может родить в этих условиях. У нас уже был случай, когда гражданка Узбекистана начала рожать, ее под конвоем отвезли в роддом и потом под конвоем же вместе с младенцем вернули в депортационный центр, где нет никаких условий, потом ее выдворили. Нилуфар тоже выдворили в Душанбе, детей подвели прямо к борту.
Разлучение с матерью — ужасная травма для маленьких детей и для матери, которая, тем более, была в положении. И это совершенно бессмысленное действие. Что это дало кому бы то ни было? У Нилуфар были документы на нее саму и на одного из детей. При изъятии было написано, что это ее дети, в официальном ответе опеки на адвокатский запрос тоже написано, что они выдворены совместно. То же самое ответили и в том месте, где дети содержались. То есть, сомнений в том, что это ее дети, не было. Зачем было их разлучать?
Все это противоречит и рекомендациям комитета по правам ребенка ООН и рекомендациям Совета Европы, и российскому представлению о гуманном обращении с детьми и новым российским нормам обращения с детьми.
В странах Совета Европы существует соглашение о полном прекращении лишения свободы детей в условиях миграции, и там ясно сказано, что детей нельзя лишать свободы вместе с родителями, ни тем более разлучать с ними.
Что по этому поводу говорит российская опека?
Недавно мы получили новый документ опеки, выпущенный во время эпидемии. Там очень правильно написано о том, как нужно поступать с ребенком, если его родители заболели и госпитализированы. Предлагают обратиться к родственникам, знакомым. А если это невозможно, то обратиться в органы опеки, поместить ребенка в учреждение и при первой возможности передать его родственникам.
Это правильный подход, но только он не применяется к детям мигрантов. Их лишают свободы, даже если отец на свободе и хочет нести за них ответственность, даже если есть бабушка, как у Умарали Назарова. У его бабушки были легальные основания находиться в России, она предъявляла эти документы органам опеки, просила передать ей ребенка. Но нет. В результате, ребенок умер спустя сутки после того, как петербургские полицейские забрали его у родителей. И даже если жизнь детей не подвергают опасности, их пугают и травмируют.
Такая ситуация связана с условиями, возникшими во время эпидемии?
Нет, это и раньше касалось людей, находящихся на перекрестке всех форм исключенности и дискриминации. Например, приезжих из Украины венгероязычных рома без гражданства, а чаще всего и без крыши над головой. Мы занимались некоторыми представителями этого сообщества, выиграли суд в ЕСПЧ. Их больше года держали в центре лишения свободы, предназначенном для временного содержания. Из всех удобств там была дыра в полу в том же помещении, где люди жили, и холодная вода в кране. Они получили компенсацию от Российской Федерации, но, к сожалению, так и не получили документы. Мы продолжаем мониторить. Люди живут во времянках, в каких-то постройках из бумаги и полиэтилена, и это в условиях петербургского климата. Там рождаются дети, они тоже не получают документов. Время от времени их помещают в депортационные центры, хотя высылать их некуда, и даже в тюрьмы.
Так, осенью прошлого года была задержана женщина по фамилии Сабова. В тюрьме она родила девочку по имени Геля, а после этого ее опять арестовали, обвинив в покушении на мелкую кражу. Девочка осталась практически одна, за ней ухаживал местный бездомный, он, в общем-то, неплохо заботился о ребенке. Через некоторое время ее забрала опека, как и должно быть, когда ребенок остается без попечения. Но дальше она пропала. Мы предприняли свой собственный поиск, это было возможно, потому что не очень обычное имя — Геля. И стали смотреть на сайте, где детей предлагают к усыновлению и удочерению. Там мы сразу нашли эту девочку, у нее характерная внешность, не было никаких сомнений. На сайте она называлась Геля М., хотя ее фамилия Сабова. Сообщалось, что родители неизвестны, но зато известно, что есть братья и сестры. Как это возможно, если ребенок — подкидыш? У Сабовой были документы, и в материалах ее уголовного дела все есть про рождение Гели. Человек, который ее опекал до изъятия, тоже обладал копиями всех гелиных документов и копиями документов ее матери.
Геле также на полгода завысили возраст. И это не первая история в нашей практике, когда ребенку меняют фамилию, имя и почти всегда — возраст. А возраст – вещь очень важная. Я знаю семью, которая взяла ребенка, которому якобы было три года, но он не говорил, и развитие не соответствовало этому возрасту. Стали ставить диагноз «умственная отсталость», а потом выяснилось, что ребенку всего два. Двухлетние дети из детских домов почти никогда не говорят, в этом нет заболевания.
Мы видим в этом системную проблему. Детей отбирают у родителей, которые находятся в состоянии исключенности, точно зная, чей это ребенок. Геля родилась в системе ФСИН, все было полностью документировано, но никто не стал устанавливать ни обстоятельства рождения, ни мать, ни даже точный возраст. Девочку просто предложили забрать — людям, которые не смогут даже объяснить ребенку историю ее происхождения. А Геля что-то помнит, ей уже четыре года. Мы очень озабочены этой ситуацией.
Вернемся к детям в депортационных центрах. Если они не разлучены с родителями, почему их положение вы называете травмирующим?
Почти во всех странах СНГ возвратом мигрантов занимается МВД. Детей помещают в места лишения свободы тюремного типа. Один шестнадцатилетний подросток, которым мы занимались, сидел даже в камере с «ресничками» на окнах, как в пыточных тюрьмах. Выдворяют их люди в погонах, это тоже травма для ребенка. В некоторых странах эта ситуация смягчилась. В Казахстане вместо МВД детьми теперь занимается министерство образования. Хотя их места содержания тоже очень закрытые учреждения, но идейно это лучше. В России приюты транзита созданы по образу детских приемников, но сейчас там тоже уже работают не сотрудники полиции. Хотя многие в прошлом часто именно там и работали. А в Душанбе и Ташкенте это по-прежнему полицейские учреждения с решетками на окнах, и это необходимо срочно менять. Единственная страна, которая изменила ситуацию, это Молдова. В Кишиневе больше нет приемника-распределителя, все передано в министерство социального развития. А в Украине это все еще МВД, и это очень тяжело для детей. Ведь речь идет о детях, и без того крайне травмированных. Это либо найденные дети, либо привезенные из страны миграции, среди них есть жертвы преступлений. Они должны находиться в центрах социальной помощи с мощной психологической реабилитацией и возможностью учиться. А вместо этого их помещают в некое хранилище, где они живут месяцами, не имея возможности учиться.
Как можно изменить ситуацию, которая формально не противоречит закону?
Мы два года ведем кампанию по защите детей мигрантов от разлучения с родителями, от помещения их в места лишения свободы и от жесткого выдворения людьми в погонах. Все это, к сожалению, имеет законное основание, в странах СНГ действует Кишиневское соглашение о сотрудничестве государств-участников в вопросах возвращения несовершеннолетних в государства их постоянного проживания (2002). Там описаны эти процедуры.
Мы считаем, что Кишиневское соглашение устарело. Там говорится, что возвращение детей в страну происхождения должно осуществляться через «транзитные учреждения», перечисленные в особом списке. Это закрытые учреждения, а помещение в закрытые учреждения детей, не совершивших никакого преступления и только имеющих проблемы с документами, трактуется Комитетом ООН по правам ребенка и Комитетом ООН по правам трудящихся мигрантов и членов их семей как лишение свободы и признается недопустимым.
Соглашение также не соответствует изменившейся реальности региона. С 2002 года из СНГ вышли Грузия и Украина. Как я уже сказала, Молдова ликвидировала приемники-распределители, и другие страны не знают, как и куда возвращать молдавских детей.
Кампания #crossborderchildhood, которую мы развернули в социальных сетях, предлагает заменить Кишиневское соглашение двусторонними соглашениями. Это поможет решить многие проблемы, помочь многим судьбам, например, ромским семьям, которые мигрируют в приграничных районах, поможет разрешить случай в Казахстане, которым мы занимались. Это тоже ромская семья, и для ее возвращения необходимо соглашение между Казахстаном и Молдовой, с учетом местной практики. Нужны, конечно, отдельные соглашения между Казахстаном, где дети-мигранты работают на полях, и Узбекистаном, Казахстаном и Кыргызстаном. Все это нужно разрабатывать на основе правовых стандартов, разработанных Комитетом по правам ребенка в 2017 году, и рекомендаций Совета Европы.
Источник: Русская служба RFI