Обратная связь Что означает все чаще используемое определение «преступления, совершенные на почве ненависти»? Какой должна быть защита от подобных преступлений? Кого необходимо защищать? Чем отличаются «уязвимые группы» населения от прочих? Как это определить? Почему именно представители этих групп нуждаются в особой защите? И нуждаются ли?
Все эти вопросы чрезвычайно актуальны, без ответа на них невозможно представить себе работу правозащитников, специализирующихся на проблемах дискриминации, расизма, гомофобии, антисемитизма и многих других. Но и правозащитники – специалисты по этим вопросам нередко не могут прийти к единому мнению: сложно решить, нужны ли «особые формы защиты», «особые права», признание каких-либо групп особыми вообще…
Преступления, совершенные на почве ненависти (длинный и неудобный русский перевод английского hate crime), – это не любое насилие, вызванное сильной неприязнью. Этим термином обозначают только идейно мотивированное насилие (включая психологического насилие, такое как оскорбления, издевательства, унижение человека), то есть преступления, вызванные не чьей-то личной ненавистью к другому человеку, а ненавистью к группе людей – на почве национальных, религиозных, гендерных или каких-то еще отличий. Ненависть к евреям давно получила название – антисемитизм. Относительно недавно вошло в употребление слово антицыганизм, хотя явление это, увы, тоже старинное. Расизм – универсальный термин для обозначения ненависти к визуально отличимым людям, будь то расизм белых американцев по отношению к черным, расизм жителей центральной России по отношению к приезжим из южных регионов (Кавказа, Азии) или даже расизм, скажем, черных южноафриканцев по отношению к белым. Существует еще проблема гомофобии – ненависти к представителям сексуальных меньшинств.
Вот эти – вызывающие ненависть самим фактом своего существования группы – и называют уязвимыми. Потому что они в первую очередь рискуют стать жертвами преступления, если не захотят или не смогут скрыть свои особенности. Существует мнение, что от этого термина стоит отказаться, не признавать отдельные группы людей уязвимыми, а лишь выявлять мотив преступления – неважно, был человек представителем меньшинства или большинства, если очевиден и доказуем мотив ненависти – хоть бы и по отношению к представителю титульной нации или человеку традиционной сексуальной ориентации.
Это предложение выглядит, конечно, убедительно и логично. Тем более, что и среди представителей большинства почему-то часто находятся люди с сильнейшим комплексом «уязвленности»: так, говорят о проблеме «русобофии» в России и даже о «геноциде русского народа» те, кто в жизни не испытал никакой дискриминации, а ненависть им лишь мерещится – ведь они судят об отношении к себе других по тому, как сами относятся к «нерусским».
Бесспорно, надо признавать мотив ненависти как в тех случаях, когда представитель более сильного народа или иной общности обидел более слабого – напал, избил, убил лишь потому, что тот «иной», так и в обратных – когда жертвой ненависти оказывается человек из «благополучной» группы.
Но значит ли это, что не следует даже различать – был ли пострадавший из «сильных» или из «слабых»? Представляется, что было бы упрощением, если не сознательным лукавством, воспринимать все преступления на почве ненависти, как какую-то борьбу Монтекки и Капулетти – двух враждующих групп, каждая из которых в равной мере виновата в существовании проблемы взаимного насилия. Существует проблема убийства бездомных людей теми, кто считает бездомность, бедность, нищенство «недопустимым» социальным фактором. Такие преступления совершаются регулярно, жестоко, цинично и злобно. Ненависть к беззащитным и униженным самой жизнью людям проявляется в таких убийствах с полной отчетливостью. Не слышно, однако, о случаях запланированных убийств обитателей нормальных домов бродягами с единственной целью – выразить свою ненависть и презрение. Но если бы такое преступление и случилось – разве оно отменило бы проблему неравного положения этих групп в обществе, очевидной уязвимости бездомных и неуважительного отношения к ним прочих людей, их слабости и нашей силы, которой, увы, часто злоупотребляют?
Приведу пример, на мой взгляд, сознательного упрощения и даже передергивания дискуссии о проблеме преступлений на почве ненависти. В 2012 году петербургская городская программа «Толерантность» выпустила некий молодежный ежедневник, который роздали всем ученикам школ, с целью научить их уважать разнообразие и не верить ксенофобам. Прекрасное начинание, во многом наверняка полезное и правильное. На страницах этого издания поднимаются важные вопросы – расизма, исламобофии, дискриминации, есть и рассматриваемый нами термин «преступления на почве ненависти». Каждому явлению соответствует один пример. В современной РФ проблема эта актуальна – каждый год гибнут десятки (а скорее сотни – но полной статистики нет) людей, убитых за свой «нерусский» вид, – приезжие из республик Азии и Кавказа, африканцы, китайцы, корейцы и просто визуально отличимые от славян люди – будь они хоть коренными народами нынешней России.
Какой же пример выбран для иллюстрации проблемы мотива ненависти в драках и убийствах? История гибели московского футбольного болельщика Егора Свиридова, убитого в драке с людьми, не поделившими с ним такси в декабре 2010 года. Да, убийца Свиридова приехал в Москву с юга РФ – из Кабардино-Балкарии. Это не освобождает его от ответственности и не усиливает вину. Насколько мне известно, нет никаких доказательств того, что драка не случилась бы, не будь Егор Свиридов русским. К сожалению, в последние годы имело место много преступлений, анализ которых позволяет совершенно определенно утверждать: нападение на жертву было вызвано лишь инакостью человека – не будь он африканцем, таджиком, армянином, мусульманином, геем, его бы не тронули. Из всех этих случаев авторы пособия по толерантности выбрали эту, по-видимому, довольно случайную гибель русского от «нерусского» и назвали это типичным «преступлением на почве национальной ненависти». Если мы будем детей так учить неодобрению ксенофобии, то, боюсь, получим прямо обратный эффект.
Надо честно признать, что быть чернокожим в стране, где белые не просто большинство – но столетиями правящее большинство (как в США), – труднее, чем белым. Что быть евреем в стране, где антисемитизм столетиями был явной (как до революции) или скрытой (как при большевиках) государственной политикой, – непросто. Что не скрывать своей нетрадиционной сексуальной ориентации не только на закрытых вечеринках, но и на митингах в наше время – подвиг. Что представители визуальных меньшинств – приезжие ли они рабочие, иностранные студенты или местные цыгане – рискуют жизнью, появляясь на улицах наших городов, так как ненависть убивает их в первую очередь.
Не признавать эти очевидные вещи – значит отрицать саму суть проблемы расизма, гомофобии, антисемитизма и других форм ксенофобии. А признавая их, мы тем самым принимаем факт существования уязвимых групп. Необходимость каких-то дополнительных мер защиты представителей этих групп вытекает из простой логики: это группы риска. Нужно снижать этот риск всеми способами, в том числе и мерами по защите жизни и достоинства всех этих людей, права быть иными, права быть самими собой и не бояться ни ненависти, ни презрения.
Стефания Кулаева