Обратная связь Брата Ади Рукуна, героя документального фильма “Взгляд тишины” (2014), зверски убили в 1960-х во время охоты на коммунистов и тех, кто был похож на коммунистов. К власти пришел и задержался на 30 лет диктатор Сухарто. Армейские подразделения и паравоенные группы уничтожили за два года не менее полумиллиона человек.
Ади разыскивает убийц своего брата. Ставшие стариками убийцы не выказывают никакого раскаяния, все они – уважаемые люди. Один охотно рассказывает, как именно они разрезали брата Ади на куски и выкинули их в реку. Другого Ади вежливо спрашивает: “Скажите, если бы я в те времена вот так к вам пришел и стал задавать вопросы, как бы вы со мной поступили?” – “Ты даже не можешь себе представить как”, – отвечает обрюзгший самоуверенный старик. Третий рассказывает, как он бросил отрезанную женскую голову в китайскую лавку. “Скажите, – вежливо спрашивает Ади, – а зачем?” – “Ну, чтобы китайцев попугать. А потом я эту голову выкинул в помойку”.
Ещё старик рассказывает, как он брал с собой стакан, чтобы наполнять его кровью тех, кого он убивал, и пить. “А откуда вы брали кровь?” – кротко спрашивает Ади, по профессии оптометрист. “Из горла, конечно”, – показывает на себе старик. “Скажите, – очень спокойно спрашивает Ади у дочери старика, которая сидит тут же, – вот ваш отец убивал людей. Вы как себя чувствуете?” – “Что я могу сказать? – говорит дочь, изменившись в лице (сначала она говорила, что гордится тем, что ее отец убил так много коммунистов). – Это же садизм… Я первый раз об этом слышу, я не знала”. – “А ведь моего брата тоже убили”, – печально говорит ей Ади. В конце разговора дочь старика говорит: “Раз вашего брата убили, простите моего отца. Он старый, не в себе, он даже меня плохо узнаёт. Считайте нас своей семьей”. – “Вы не виноваты. И кто бы он ни был, он ваш отец. Ну, мне пора”, – говорит Ади. Он обнимается с дочерью старика. Потом обнимается со стариком. “Считайте нас своей семьей. Простите моего отца”, – повторяет дочь старика на прощание.
Привяжется же вдруг не к месту припев про “небо сине” и “дожди косые”… Денису Карагодину, расследующему убийство своего прадеда во время Большого террора, написала внучка причастного к этому преступлению сотрудника НКВД; она не знала, кем на самом деле был ее дед, и была потрясена. “Умом понимаю, что я не виновата в произошедшем, но чувства, которые я испытываю, не передать словами, – пишет она. – Задача следующих поколений просто не замалчивать, все вещи и события должны быть названы своими именами. И цель моего письма к вам – это просто сказать вам, что я теперь знаю о такой позорной странице в истории своей семьи и полностью на вашей стороне”.
Потомки жертв Большого террора и других преступлений советской власти не могут прийти, как Ади Рукун, с вопросами к палачам и “винтикам” системы: палачей или расстреляли свои же, или они умерли уважаемыми людьми, уже и дети репрессированных, как правило, глубокие старики. Свой счёт к давно покойным убийцам прадеда предъявляет правнук – события 1937–1938 годов всё дальше и дальше от современности. Массово “пепел Клааса” как-то не стучит, время упущено, а если историю дети будут изучать, как говорит редактор новоодобренных школьных учебников Владимир Мединский, “с учётом наших государственных интересов”, тема политических репрессий для молодого поколения будет всё менее актуальной.
Наш нюрнбергский процесс вовремя не состоялся, но Денис Карагодин надеется, что все причастные к убийству крестьянина Степана Ивановича Карагодина, от Сталина до технических сотрудников, будут признаны уголовными преступниками. “То, что они не живы, в юридическом смысле значения не имеет”, – говорит он. “Я только хотел, чтобы люди признали то, что они сделали, и признали, что они были неправы, чтобы мы могли как-то простить друг друга”, – сказал Ади Рукун журналистам на премьере фильма в Венеции. – Мы живем в обществе, разделенном взаимными подозрениями и страхами. Я действительно хочу, чтобы это закончилось”. Карагодин пишет внучке сотрудника НКВД: “В моём лице Вы не найдёте врага или обидчика, лишь человека, хотящего раз и навсегда обнулить всю эту бесконечную кровавую русскую баню. С этим должно быть покончено раз и навсегда. И мне думается, что именно в наших с Вами силах сделать это. Я протягиваю Вам руку примирения, как бы ни тяжело это мне сейчас было сделать (помня и зная всё)”.
Идея примирения через называние вещей, событий – и палачей! – своими именами и признание сложности отечественной истории, впрочем, вызывает в нашем обществе стойкое противодействие: православная общественность считает, что Карагодин призывает к мести, а это нехорошо; его упрекают в отсутствии юридического мышления – как так, иск к мертвым? Сын одного из сотрудников НКВД обвинил Карагодина в дискредитации своего отца; Карагодина пытаются привлечь к ответственности за публикацию персональных данных. Историка Юрия Дмитриева, раскопавшего отечественные “поля смерти” и сохранившего имена десятков тысяч репрессированных, с 2016 года преследуют.
Система держит оборону, оберегая персональные данные доносчиков, стукачей и палачей, пусть даже и более чем 80-летней давности, и щадя чувства их родственников. Картина не очень-то изменилась с 1950-х годов, когда Анна Ахматова говорила Лидии Чуковской: “Сообразить легко, что если пострадавших миллионы, то и тех, кто повинен в их гибели, тоже не меньше. Теперь они дрожат за свои имена должности, квартиры, дачи. Весь расчет был: оттуда возврата нет. Оказаться лицом к лицу с содеянным?! Никогда в жизни”.
Дискуссия о том, называть ли палачей по именам (и связанный с ней вопрос о свободном доступе к архивным делам), не нова. Аргумент о том, что родственники жертв будут кому-то мстить спустя десятки лет, несостоятелен; скорее всего, потомки энкавэдэшников найдут в себе силы пережить знание о неблаговидных делах из далекого прошлого. Реже вспоминают о том, что важно снять подозрение с невиновных в доносах и других преступлениях, рассказав правду.
Никто не застрахован от неприятных открытий по поводу “персональных данных” своих родственников: есть множество примеров того, как люди мужественно принимали правду о своих предках и делились этим опытом с другими. Например,книга Сильвии Фоти “Внучка нациста: как я узнала, что мой дед был военным преступником”; книга Мартина Дэвидсона “Идеальный нацист: раскрывая тайное прошлое моего деда” и другие. А уж в нашей стране, где всё так перекручено-перемешано, где одной семье нередко оказывались и жертвы, и палачи, “красные” и “белые”, где люди боялись рассказывать о войне, о репрессиях и вообще о своей биографии даже своим близким, да ещё в ситуации, когда архивы слегка приоткрыли только в 1990-е, а потом закрыли напрочь, – надо быть готовыми к сюрпризам. Ну а вдруг окажется, что следователь проявил милосердие, кого-то спас, отпустил, пожалел? Что подельник не выдал? Были же такие случаи – не только в художественной литературе…
Ольга Абраменко – эксперт антидискриминационного центра “Мемориал”
Впервые опубликовано в блоге Радио Свобода
Рисунок с сайта Расследование КАРАГОДИНА