Рома из Украины: год войны и беженства

С февраля 2022 года более 100 тысяч украинцев ромского происхождения вынужденно покинули свои дома. Ромские семьи – преимущественно женщины с детьми – пытались уехать из Запорожской, Херсонской, Харьковской, Донецкой и Луганской областей в другие страны, но не всем это удалось. У многих ромов не было документов или денег, а кто-то просто не успел выехать с захваченных территорий и попал под принудительную эвакуацию на территорию России.

Одними из первых в сторону России стали выезжать жители Мариуполя, который в ходе боев и непрекращающихся артобстрелов практически полностью был разрушен.

Вот как описывает процесс помощи ромам-беженцам в первые дни войны волонтер из Санкт-Петербурга:

«В первых числах марта 2022 года пошел первый поток беженцев из Мариуполя. Среди них уже было много ромов. Все они выезжали через Таганрог, после чего разделялись либо по разным ПВР, либо самостоятельно добирались до границы и ехали в Европу. Те, кто были в ПВР и не имели возможности передвигаться самостоятельно, старались найти контакты волонтеров и уже с их помощью ехать до границы. Как правило, в ПВР они не задерживались. Они жаловались на ужасные условия, а также негативное отношение к себе со стороны работников и других беженцев. Не сказать, что их там открыто дискриминировали, но отношение было предвзятым и агрессивным.

Так, несколько ромских семей, всего 58 человек, находящихся в ПВР под Шатурой Московской области, связались с нами в марте и попросили организовать для них выезд в ЕС. Транспорт для такого большого количества было очень трудно найти, поэтому пришлось привозить сначала одну часть, потом другую. Так как ехать в Европу по отдельности они боялись, первую часть пришлось размещать в Петербурге в ожидании всех остальных. У нас было несколько человек, которые владеют большими квартирами в Петербурге, и вот у них, как правило, мы всех и размещали.

Помимо этой большой партии, ромы приезжали и небольшими семьями. Их мы также довольно часто на время размещали у волонтеров, так как кому-то нужно было прийти в себя после сильного потрясения и просто долгого переезда. Кому-то нам приходилось помогать с оформлением с документов, так как не у всех они были в порядке»

Традиционно рома России и Украины имеют между собой тесные родственные связи, так как на территории этих стран преимущественно проживают одни и те же этнические группы. Как в России, так и в Украине широко представлены русска рома, кэлдэрари (котляры), кишиневцы, сэрвы, влахи, крымские и молдавские рома. Они часто заключают между собой браки, навещают друг друга, а также ездят из одной страны в другую в поисках заработка. Нередки случаи, когда за время пребывания украинских ромов в России в их семьях рождались дети, которые получали российское свидетельство о рождении. По прошествии какого-то времени семьи снова уезжали в Украину и продолжали жить там, не обращая порой внимания на особенности документов, так как в обычной жизни это не создавало сложностей. Однако, когда началась война и рома вынуждены были бежать из дома, для многих документы превратились в практически нерешаемую проблему.

«Каждый раз, когда у нас появлялся запрос от ромской семьи, мы вынуждены были тщательно проверять и анализировать всю информацию, которая касалось их документов, и, в частности, свидетельства о рождении детей. В одной семье у половины детей могут быть украинские свидетельства о рождении, а у другой половины — русские. Потому что на тот момент, когда ребенок родился, его семья могла жить у родственников в Подмосковье или еще где-то в России, они зарегистрировали детей там и получили российское свидетельство о рождении, а потом вернулись назад в Украину. Там у них могли родиться еще дети, и они уже получили украинское свидетельство о рождении», – продолжает свой рассказ волонтер из Санкт-Петербурга.

«Например, у нас была семья из 15 человек из Мариуполя. У одного ребенка на обороте российского свидетельства о рождении обнаружился штамп о том, что он является гражданином РФ. Соответственно, выехать из России в Европу он не может, так как у него нет визы. После этого случая мы стали тщательно проверять все их документы, запрашивать дополнительно информацию, просить сфотографировать обороты свидетельства о рождении и т.д.

В настоящий момент у нас есть достаточно сложный случай, и мы не знаем, что делать. Есть ромская семья из Мариуполя — трое детей и мама. Отец уже уехал в Германию, и они направляются к нему. У одного ребенка все в порядке с документами, у второго – русское свидетельство о рождении, но там написано, что мама с папой граждане Украины, и с этим не должно быть никаких проблем. А у третьего, непонятно каким образом, но на таком же свидетельстве о рождении стоит штамп, что он гражданин России. Скорее всего это какая-то ошибка, но эта ошибка может стоить нам большого количества времени, нервов и денег, потому что по таким делам даже нет процедуры отказа и нам, скорее всего, придется доказывать в суде, что штамп был поставлен по ошибке».

Из-за довольно частых перемещений ромов из одной части Украины в другую, многие из них на момент начала войны жили не в том городе, где официально зарегистрированы. С началом войны они не успели выехать на территорию, контролируемую войсками Украины, и попали в оккупацию. Регистрационный штамп в паспорте о прописке в городах, не находящихся под оккупацией, становился препятствием при пересечении границы с ЕС и заставлял европейских пограничников сомневаться в истинности намерений человека получить статус беженца. Нам известны случаи членов семей из Мариуполя, которые хоть и давно жили в этом городе, но официально были зарегистрированы в Николаеве, который находится под контролем Украины.

«На погранпереходе в Нарве мы несколько раз сталкивались с проблемой, когда ромов не хотели пропускать из-за прописки. Семья ехала из Мариуполя, но у кого-то из них прописка была в Николаеве, который находится под контролем Украины. И это вызывало очень много вопросов со стороны пограничников. Они не верили, что человек говорит правду и действительно беженец. Они могли просто сказать: «Вот вы и вы проходите, а этот — остается, так как он не прописан в Мариуполе». При этом понятно, что человек из большой семьи мог быть прописан в одном городе, а жить в другом, либо просто приехал на какое-то время, и именно в этот момент началась война. Плохого окончания у таких историй, на сколько мне известно, не было. В конечном итоге их всех пропускали. Но такие ситуации стоили времени и очень большого количества нервов как самим ромам, так и нам. Была история, когда члена одной ромской семьи не пропустили в Нарве. Они решили, что без него никуда не поедут, вернулись на мост и сказали, что будут сидеть на нем до тех пор, пока их родственника не пропустят. В итоге его через несколько часов пропустили.

Что касается российских пограничников, то тоже бывало, что и по 7, и по 9 часов, и даже сутками люди стояли в очереди. При проверке документов задавалось очень много вопросов, очень все делалось медленно. Могли прицепиться к фотографии в паспорте или каким-то еще документам. Но именно с теми ромами, кому помогали уехать мы, все заканчивалось благополучно».

Причиной для отказа в пропуске через границу могли стать и другие проблемы документами: просроченный паспорт, непогашенные долги и т.д.

Ниже мы приводим историю ромов из Мариуполя, проделавших долгий путь и оказавшихся в конце концов в Германии. Один из них столкнулся с тем, что российские пограничники заподозрили его в подделке паспорта и сутки удерживали в полиции. В их группе было 11 взрослых и 25 детей, от младенцев до старших подростков. Интервью с Кристиной Д. было записано в Нарве (Эстония) в июне 2022 года:

«Все мы из Мариуполя. Все цыгане-кишиневцы. Нас вместе с детьми 36 человек. Мы все с Левобережного района. Там мы жили в своих домах в частном секторе, около 160 человек. Жили мы компактно, рядом друг с другом. Жили хорошо. Были свои проблемы, но в целом не жаловались. Что будет настоящая война, что будут бомбить наши дома, мы не верили до последнего. Мы слышали по новостям, что вот-вот будет нападение со стороны России, но сохраняли спокойствие. А 24 февраля в 4 утра услышали гром и поняли, что нас начали бомбить. Как оказалось, один снаряд попал в бабушкин дом, он далеко от нас, но взрыв мы слышали так, как будто он разорвался рядом с нами. Мы сразу взяли детей и в чем были убежали к брату на квартиру. Там все наши родственники собрались. У него квартира с подвалом, поэтому там более или менее безопасно при обстреле.

Это было утром, а потом уже сильно-сильно-сильно начали обстреливать район, в котором мы были. На улице все громыхало, земля дрожала. Когда это началось, мы спрятались в подвал. Там мы находились полторы недели. Все это время практически постоянно шли обстрелы, поэтому выходить наружу было страшно. Потом, когда через полторы недели все успокоилось, мы перебрались на улицу Кирова. В один из дней к нам пришли украинские военные и сказали: «Собирайтесь, мы всех вывозим коридором, выпускаем. Приезжайте на драмтеатр». Мы собрали вещи, которые могли, и приехали на драмтеатр, а военные, которые там были, говорят: «Разворачивайтесь обратно… Вас Россия не пропустит». На тот момент город уже был в блокаде. Переговорщики несколько раз пытались организовать коридор, чтобы мы могли выехать, но все каждый раз срывалось, и выехать нам не разрешали. После очередной попытки мы поехали на кинотеатр «Савона», потому что там, говорили, есть большое убежище. Нам в наш дом возвращаться было уже опасно, и мы даже не знали, цел он или нет. На «Савоне» были тоже беженцы. Много людей было в подвалах. И они на нас вышли с лопатами. Отказались нас пускать, понимаете? И когда началась бомбежка очередная, мы просто побежали на Центральный рынок. Это достаточно далеко, но другого выхода у нас не было. Мы остались с детьми под открытым небом. Снаряды летали, самолеты, дома горели на наших глазах, человеческие трупы везде, а мы с детьми бежали в ужасе и плакали.

У рынка мы нашли девятиэтажку, в которой был подвал. На двери висел замок, но мы его сломали и зашли туда жить. Какое-то время находились там. Оттуда наши мужчины под обстрелами бегали за 2-3 квартала за водой, потому что в нашем доме ее уже не было. Продуктами с нами делились соседи, которые готовили еду на улице. У нас еще было с собой немножко запасов: крупы какие-то, масло постное…

Бомбили тогда почти ежедневно. Начинали примерно в 9-10 вечера и заканчивали в 5 утра. Бывало наоборот: ночью спокойно все, а рано утром, часов в 5, начинало громыхать и заканчивалось только часов в 12 дня.

В какой-то момент на наш двор приехали танки, а мы жутко боялись солдат. Мы не знали, кто это, не видели, так как большая часть из нас круглосуточно находились в подвале. Пара девочек выйдет, чтобы приготовить еду, а через минуту начинается обстрел, и снова все сидим, ждем, когда будет тихо. В один день к нам пришли наши украинские военные и сказали: «Не закрывайте дверь в бункер, пусть он будет всегда открытый». Мы говорим: «Как? У нас детей много». А они отвечают: «Не закрывайте дверь! Иначе кинем вам гранату и все, и не посмотрим, что у вас тут есть дети». Они требовали, чтобы дверь в подвал была постоянно открыта, чтобы, по их словам, другие люди в случае чего тоже могли в него быстро забежать и спастись от обстрела.

Так мы жили недели две, а когда закончились продукты и брать их было уже неоткуда, мы решили попробовать выехать на страх и риск, потому что понимали: нас тут прибьют. Было очень страшно, потому что много людей к тому времени уже погибло. Погибла моя тетя и мой дедушка. В соседний подвал, который был от нас на расстоянии 500 метров, попал снаряд, и погибли люди, в том числе дети. На наших глазах несколько раз людей накрывало бомбами. В последний день перед выездом, 16 марта, обстрел длился всю ночь. Мы выехали утром 17 марта, а потом нам сказали, что в ту девятиэтажку, где мы прятались, попал снаряд. В тот же день обстреляли драмтеатр.

Выезжали мы самостоятельно, на своих машинах, которые к тому моменту остались целы. Нас было около 40 человек. Машин было 6. Все они битком были набиты людьми. С нами из Мариуполя выезжали и другие наши цыгане. Всего где-то человек 150. Все мы поехали мы в сторону Керчи, откуда решили добираться до Ростова, к родственникам. В сторону Украины уже было невозможно выехать — везде были русские военные, которые выпускали только в сторону России.

В Керчи мы были в час ночи. Там остановились отдохнуть. Какие-то люди заметили нас, увидели, что на машинах украинские номера, и предложили помощь. Оказалось, что это были какие-то чиновники. Нас разместили в гостинице, где мы переночевали, там нас покормили, а утром мы поехали дальше — в Ростов. От администрации нам даже предложили сопровождение до Ростова, но мы отказались, так как надо было долго ждать, а мы боялись, что в Керчи тоже будут стрелять. Так мы попали в Ростов. Нас приняли родственники, у которых мы прожили почти два месяца. Там мы смогли немного заработать. Работали, в основном, на огородах у частников – копали, мусор убирали за 100 рублей в час. Потом те, кто захотел, поехали дальше. Кто-то остался в Ростове. 36 человек из нас решили ехать в Петербург, а оттуда, при помощи волонтеров, в Прибалтику и дальше в Германию. Говорят, там спокойнее и можно заработать. У меня там сын. Он поехал, ему там понравилось, и он мне говорит: «Мама, сюда приезжай. Здесь спокойно, все хорошо, к людям относятся нор-маль-но». А на России мы не сможем себе нормально заработать денег на жизнь. Вот заработали только на проезд, на билеты. Тут мы не выживем. Так как мы цыгане, нас официально на работу не берут. Детей у нас куча. За жилье надо бешеные деньги платить».

При выезде в Эстонию двоюродного брата Кристины Д. Николая на сутки задержали российские пограничники, и всей группе пришлось его ждать: «Якобы у него поддельный паспорт. Размытая печать, или ее там не видно. Но у нас все документы оригинальные. Идентификационные номера у всех. У всех пакеты документов. Мы дома получали пособия – без этих документов мы не смогли бы их получать. Мы там были на учете в социальных службах. Нас даже мэр города знал. К нам никогда не цеплялись. Да и сколько мы постов проехали! Ни разу ни у кого не возникло подозрений. Так что мы ждем, пока они проверят его данные и вынесут решение. Мы попросили российских пограничников: «Вы скажите нам, ждать нам его на той стороне, или не ждать». А они отвечают: «Ну, расстрелять его – не расстреляют, а посадить – посадят».

Николай пересек границу на следующий день. По его рассказам, ночь он провел в отделении полиции, без еды и воды, во время допроса к нему применялось физическое насилие. Родственники ждали его в Риге, оттуда при помощи волонтеров – «Друзей Мариуполя» – все вместе добрались до Лиепая, на пароме переправились в Германию. Первые две ночи им пришлось ночевать на улице в Травемюнде, прежде чем их смогли определить в лагерь для беженцев.

В настоящий момент, по свидетельствам инициативной группы волонтеров из Санкт-Петербурга, обращений к со стороны беженцев становится все меньше, а вновь прибывших — единицы:

«На сегодняшний день приезжают и обращаются за помощью лишь единицы. Самое большое количество обращений связано с медицинской помощью. Так как в Мариуполе никаких медицинских учреждений, кроме госпиталя, нет, а он забит ранеными, людям негде лечиться. Большая проблема у людей с хроническими заболеваниями, которые просто не знают, что им делать. Также обращаются за помощью в связи с воссоединением семей. Есть ромы, семьи которых мы отправили в ЕС, а сами они являются гражданами России. На данный момент законного способа выехать из России у этих людей нет. Им надо ждать, пока их родственники либо вернутся, либо натурализуются в ЕС, и тогда им можно будет подавать документы в посольство на воссоединение семьи и ждать гуманитарную визу».

С середины августа, перед тем как российские войска оставили Херсон, в городе началась паника. Жители города и близлежащих населенных пунктов, в том числе и рома, опасались, что будут городские бои, поэтому многие решили уехать. Так как пути выезда в Украину были перекрыты российскими оккупационными войсками, единственным направлением отъезда была Россия, через которую большинство стремились попасть в европейские страны. Отличительной чертой волны беженцев из Херсона стало то, что выезжали они по большей части самостоятельно на собственных машинах. Самым простым вариантом для них, как с логистической, так и технической точки зрения, было добраться до Санкт-Петербурга, а затем ехать через границу в Эстонию или Финляндию. Однако, не зная географии и не имея контактов с волонтерами, большая часть беженцев ехали, как им казалось, до ближайшей границы — в Латвию. По этой причине в какой-то момент довольно большое и никем не контролируемое количество беженцев из Херсона оказались именно на латвийской границе:

«Так как в Херсоне и областных городах не было боев и таких сильных бомбежек, как, например, в Мариуполе, многие жители выезжали на своих машинах. Они просто преодолевали границу и выстраивали по навигатору ближайший путь в Европу. Таким образом, все они стали оказываться на одном и том же КПП в Шумилкино Псковской области, так как он был самым проходным. Это сразу же создало страшные пробки. Было несколько дней, когда там стояло около 1500 машин. И это при том, что на соседнем КПП, который находится в 60-70 км, могло быть вообще пусто. Но никто об этом не знал. При помощи волонтеров, которые ездили на границы, кормили людей и объясняли, где можно быстрее проехать, эту пробку удалось раскидать.

Если люди ехали без машины, то, как правило, попадали сначала в ПВР Таганрога. Большие ромские семьи, как правило, обращались к нам, будучи уже после Танагрога распределенными в каком-нибудь регион – в Шатуру, под Калугу, под Воронеж, в Белгород и т.д. Они попадали туда на эвакуационном поезде. Оттуда, в основном так же на поездах, они добирались до Петербурга».

Вот что вспоминает о том, с чем пришлось столкнуться по дороге из Украины в Европу, ром, живший со своей семьей под Херсоном:

«Ситуация в городе стала ухудшаться. В городе участились взрывы, стало больше российских солдат. Весной, например, их было совсем мало, и мы их почти что не видели, а уже с лета все районы и улицы были наводнены военными. 9 мая оккупационные власти добрались до молодежного ромского центра, которым я руководил. Перед празднованием военные проверяли все помещения, окна которых выходят на центральную улицу, и смотрели, что находится внутри. Рано утром 9 мая они пришли туда, стали искать хозяина, но так как никого не нашли, просто сломали дверь. Видимо, сначала особого интереса помещение у них не вызвало, однако уже в июне они стали использовать его для своих каких-то нужд.

Вся эта ситуация заставляла меня очень сильно нервничать. С одной стороны, я не чувствовал себя в безопасности, так как были случаи, когда мои знакомые из числа мирных жителей попадали в плен. Кто-то из них, как я, ходили на митинги против оккупации и были активистами, а кто-то попадал вообще случайно, без какой-либо причины. Плюс ко всему, нас стали сильно бомбить. Мы начали все больше времени проводить в подвале. Практически каждый день по несколько часов мы прятались. Это невероятно давило морально. А еще когда все друзья и знакомые уехали, стало просто невыносимо. Последние дни, когда я сидел в подвале, часто думал о том, почему я до сих пор не уехал, с какой целью остаюсь. И вот так в один день я, моя мама, мой друг и его мама решили уехать.

Я начал тщательно готовиться к переходу границы, так как слышал много историй, что там очень тщательно все проверяют и некоторых не выпускали. Но кто-то проходил вообще без проблем. Я, естественно, стал готовиться к самому сложному варианту. Я купил новый телефон, чтобы при проверке сложнее было восстановить мои сообщения в мессенджерах, удалил все социальные сети, предварительно удалив из низ самые провокационные публикации, и т.д. Когда все были готовы, мы поехали.

Мы решили ехать через Крым, так как это был самый безопасный и короткий путь до России. По дороге мы проезжали через несколько российских блокпостов. На одном из них, уже перед Крымом, на блокпосту нам навстречу выбежал солдат в кепке «ЛНР». Он был нетрезв либо с похмелья, и у него было автомат. Вел он себя довольно агрессивно по отношению к нам, что нас очень сильно напугало. Он постоянно на нас кричал, что мы не туда встали, что мы обнаглели, и что-то еще. Я съехал в сторону, куда он указал, и он начал проверять наши вещи. Я старался разговаривать с ним спокойно, чтобы он не нервничал, и через какое-то время он начал оправдывать свое поведение тем, что по этой дороге часто ездят солдаты на боевых машинах и просто сносят тех, кто невнимателен на дороге.

После прохождения проверки мы попали на границу. Там было всего несколько машин, и очередь быстро двигалась.

На границе все проходят фильтрацию. Для тех, кто впервые едет в Крым, организован отдельный лагерь. Говорят, что те, кто ездил более одного раза, в лагерь уже не попадает, но я не знаю, так это или нет. На территории лагеря находятся кабинеты, где проводится собеседование. В одном из таких кабинетов собеседовали меня и парня, с которым я ехал.

Поскольку я готовился к переходу границы, я думал, что мне будет морально легко общаться с российскими пограничниками. Но когда со мной начали разговаривать, мне вдруг стало очень трудно справиться с нервами. Они не грубят, не кричат, но то эмоциональное давление, которое происходит со стороны опрашивающего, ощущается очень сильно. На каждый вопрос ты отвечаешь так, чтобы не дать повода задать новый вопрос на ту же самую тему, но чем дольше длится разговор, тем сложнее становится связывать уже сказанное с новыми вопросами, потому что голова становится ватной и от сильного нервного напряжения можно легко забыть то, что ты уже ответил.

Меня, к счастью, не спрашивали о моей политической позиции, о моем отношении к Путину и войне. Спрашивали, куда я еду, с какой целью и т.д. Но после того, как пограничник проверил мой паспорт, он ввел мои данные в свой телефон и ему стали известные элементы моей биографии — все места моей работы, где я жил и так далее. Больше всего меня беспокоило то, что они могут найти мои социальные сети, так как незадолго до отъезда я публиковал очень много антипутинских постов и, плюс ко всему, мой брат служит в ВСУ, как и несколько моих друзей. И тут этот пограничник спросил, есть ли у меня знакомые или родственники, кто служит в украинской армии. Я сказал, что в настоящее время не знаю, так как все очень быстро меняется и кто-то мог уйти служить. К счастью, он не стал больше ничего такого спрашивать и сказал, чтобы я отдал ему свой телефон и ждал снаружи. Сначала я успокоился, но потом вдруг начал вспоминать, что очень много чего компрометирующего меня не удалил из социальных сетей, и если потратить немного времени и поискать, то можно найти и посты, доказывающие связь моих родственников и друзей с ВСУ, и посты, доказывающие мою очевидную антипутинскую позицию.

За это время проверили моего товарища. Но ему задавали более прямые вопросы. Например, спрашивали, как он относится к СВО, почему уезжает и т. д.

После собеседования я ждал около часа. Не знаю, проверяли ли они мой телефон. За это время я уже приготовился к тому, что меня не пропустят или направят на повторное собеседование. Но вышел человек, назвал мою фамилию и отдал мне паспорт и телефон. Я спросил, можно ли мне ехать, но этот человек просто молча смотрел на меня и ничего не отвечал. Я задал вопрос несколько раз, но он просто продолжал смотреть на меня. Тогда я решил пойти к машине. К счастью, мне никто не мешал.

Рома, не сумевшие покинуть оккупированные территории, сталкивались с теми же проблемами, что и другие украинцы: насилие, грабежи, дефицит самых необходимых продуктов и товаров, смертельные опасности военного времени. Вот как описывает ситуацию в родном городе ром, получивший статус беженца на территории одной из европейских стран:

«Периодически мы получаем вести из дома. Когда мы уезжали, попросили моего знакомого пожить у нас. Сначала было все в порядке. Но однажды к нему пришли русские солдаты, которые искали место, чтобы заселиться. Они прямо сказали ему, что хотят занять дом, на что он ответил им, что не может его освободить. Это было еще до освобождения Херсона, и тогда в городе проводилась эвакуация. Поэтому они сказали ему: хочет он или нет, ему все равно придется эвакуироваться, а у них много мобилизованных, которым жить негде. После этого они ушли, а парень этот уезжать никуда не собирался. Но потом, во время очередного обстрела, бомба прилетела в соседний дом, и мой друг все же решил уехать. Он буквально за полчаса собрал вещи, отдал соседям ключи и отправился в Крым.

Зимой соседи написали нам, что военные выломали двери в нашем доме и стали там жить. Для нас это было большим ударом, хоть мы и понимали, что рано или поздно такое может произойти.

Мы попросили нашего родственника пойти проведать, что там на самом деле происходит. Когда он вошел во двор, то увидел, что на кухне за столом сидят две русские девушки, но солдат не было. Он сказал им, что присматривает за домом, и спросил, кто им разрешил в нем жить и как давно они уже там находятся. На вопросы девушки не ответили, а сказали, что в доме очень холодно, и начали интересоваться, как включить свет, воду, газ и обогреватель. Потом они сказали, что наш дом им очень нравится, так как похож на дома, в которых живут их мужья в Чечне. Так наш родственник узнал, что они жены солдат-кадыровцев. Дальше разговор не сложился, и наш родственник просто попросил их, когда они будут уезжать, чтобы сказали об этом соседям, и ушел.

Еще через пару дней нам позвонила соседка и сказала, что видела у нашего дома солдат, которые жаловались, что в доме очень холодно и нельзя включить ни воду, ни газ, что жить в нем невозможно и нужно искать другое жилье. После этого они пробыли там еще пару дней и ушли, оставили дверь выломанной. Дня три он был открыт нараспашку, после чего соседи по нашей просьбе заварили дверь, и вот уже несколько месяцев там все спокойно.

Сейчас в городе обстановка непонятная. С одной стороны, там дефицит всего и очень тяжело сводить концы с концами. Продукты стали очень дорогими. Плюс, постоянная угроза жизни если не от военных, так от бомб.

Когда я уезжал, очень надеялся, что через год, летом, уже все закончится, мой город будет освобожден и я смогу вернуться домой. Сейчас до лета осталось не так много времени, и я уже сильно сомневаюсь, что моя мечта сбудется. Но так или иначе, моя цель — вернуться рано или поздно. Я надеюсь, что война закончится и я вернусь в свободную Украину. Если же мой город останется в оккупации, то домой вернуться я не смогу точно, так как это слишком опасно. Меня все знают, и жить мне там точно не дадут. Да я бы и сам не хотел возвращаться на территорию, подконтрольную России».

Большинство ромов, бежавших от войны в страны Европы, не получили ожидаемой защиты, столкнувшись с местной бюрократией и дискриминационным отношением. В наиболее тяжелом положении украинские рома-беженцы оказались в странах Восточной Европы. Европейские правозащитники не раз обращали внимание на дискриминацию ромов при размещении в центрах для беженцев, отказы при получении гуманитарной и медицинской помощи, проблемы при оформлении статуса беженца.

Например, известен случай, когда мэр Пшемысля – польского города, расположенного у самой границы с Украиной, – запретил центру помощи принимать ромов-беженцев. 26 июня 2022 года волонтеры, помогающие беженцам, сообщили АДЦ «Мемориал», что из-за перебоев в графике отправления и прибытия поездов на железнодорожном вокзале Пшемысля скопилась большая группа беженцев из Украины, в том числе около 100 рома. Мэр города Войцех Бакун, лично присутствовавший на вокзале, требовал от волонтеров, чтобы они ни в коем случае не увозили ромов в центр помощи Tesco даже на ночлег.

«Мэр всю ночь дежурил на вокзале и следил, чтобы ромов не увозили к нам в центр помощи Tesco, хотя у нас было более 400 свободных кроватей. Даже на пару часов поспать. При этом на моих глазах около 50 ромских детей с родителями вынуждены были спать на платформе и на голом асфальте вокруг вокзала. Он даже прогнал такси, на которых мы хотели их отправить в центр, и запретил нашему волонтеру им помогать. После этого мэр пришел к нам в центр, искал меня, угрожал арестовать и депортировать, хотя единственное, что я сделала, — сажала пятерых ромов в машину к волонтеру, чтобы он отвез их к нам на ночлег. Часть семей уже были у нас, у одного ребенка проблемы с сердцем», – рассказала участница группы волонтеров, помогавшим беженцам.

С нетерпимостью и ксенофобией ромы из Украины часто сталкивались в Чехии, Венгрии, Молдове и других странах. По этой причине многие рома, бежавшие от войны, уже летом стали постепенно возвращаться домой. Однако обострение, связанное с массированными обстрелами украинских городов российской армией, вновь заставило ромов бежать в страны Европы.

30 октября 2022 года волонтеры из Пшемысля сообщили АДЦ «Мемориал», что ситуация с беженцами ухудшилась сразу после начала массированных ракетных ударов ВС РФ по критической инфраструктуре Украины. Особенно сложно пришлось ромам, так как их отказывались принимать в крупные гуманитарные центры и не обеспечивали помощью:

«После начала массированных обстрелов украинских городов поток беженцев снова увеличился, и в настоящее время мы работаем на пределе своих возможностей. Наши шелтеры не справляются. Только в нашей палатке, которая рассчитана на 18-19 человек, сейчас постоянно находится до 30 беженцев. Все ромы, как правило, идут к нам, так как в Tesco (центр гуманитарной помощи в городе Пшемысль) и других крупных центрах им отказывают в размещении. Их не берут даже в комнату матери и ребенка на вокзале — якобы, там нет мест.

Бывает так, что к нам приходит ромская семья, только что перешедшая границу. Их надо куда-то деть. Мы звоним в Tesco, спрашиваем, есть ли у них место для семьи беженцев. Если они отвечают, что места есть, мы договариваемся, что они сейчас приедут. Но как только мы их привозим и сотрудники Красного Креста видят, что это ромы, сразу же следует отказ, а на волонтеров напускают полицию за то, что те привезли ромов. Они даже не смотрят, адекватные это ромы или нет, бедные или нет. Для них ромы — это ромы. Если ты ром, значит мы тебя не примем. Гуманитарной помощи ромам там тоже никакой не дают — ни теплых вещей, ни питания. Их просто разворачивают и говорят, чтобы они ждали транспорт, на котором они смогут уехать в другое место.

Если повезет, рома могут уехать куда-нибудь на ганноверском поезде. Если нет, остаются здесь, и мы пытаемся разместить их в частных шелтерах и палатках. Сейчас, пока не наступили холода, с этим не так много проблем, но зимой не знаю, как мы будем выживать. Все частные центры держатся только на пожертвованиях и на личной инициативе волонтеров. Сейчас мы уже с трудом находим деньги на генераторы и обогрев палаток. Включаем их только ночью, чтобы хоть как-то экономить. Зимой их мощности будет не хватать, и беженцы, включая ромов, которых у нас очень много, будут просто замерзать. У многих из них нет даже теплой одежды, и никто кроме нас им ее не предоставит».

Еще один волонтер из Польши рассказал нам, что ромы, которым отказывали в размещении в Tesco, по несколько дней вынуждены были ждать поезд, который шел из Пшемысля в Ганновер: он был единственным бесплатным вариантом, чтобы уехать из Польши в Западную Европу, но на этот поезд ромов либо отказывались сажать, либо помещали в отдельный вагон, где кроме них не было других беженцев. В ожидании поезда многим из них негде было ночевать, и они пытались устроиться на ночлег в здании вокзала, откуда их прогоняли охранники.

Однако, несмотря на многочисленные свидетельства ксенофобии и неприятия ромов в европейских странах, есть и положительные примеры. Вот как описывает свой опыт нахождения в лагерях для беженцев в Германии ром их Херсона:

«После Латвии мы доехали до Польши, а затем до Германии. В Берлине мы зарегистрировались в лагере для беженцев. Там мы были два дня, после чего нас отправили в другой лагерь в Гисен. Там было просто ужасно. Очень грязно, неаккуратно, везде валялся мусор. Мы просто не смогли там жить и решили уехать, хоть нам и запрещала администрация. Они говорили, что мы уже зарегистрированы у них, сдали отпечатки пальцев и обязаны быть только там. Тем не менее, мы решили рискнуть и по совету родственников поехали в Гамбург, откуда попали в лагерь в Боштедте. Это был прекрасный лагерь, где половина жителей — украинские рома: сэрвы, влахи, кишиневцы и котляры, причем в основном из Херсонской и Николаевской области. Для нас это было большой радостью, так как почти всех их мы знали лично, постоянно ходили друг к другу в гости, общались, вместе ходили в город и т. д.

В лагере у нас с мамой была отельная комната, и в целом лагерь был очень чистый и ухоженный. Мама даже устроилась подрабатывать там в прачечной. Мы надеялись, что нас там оставят на постоянной основе и никуда не будут расселять, так как всех все устраивало. Но через три недели нас поставили перед фактом, что к ним едет новый поток беженцев и нас переселят в другой лагерь.

После того, как мы уехали, этот лагерь стал полностью ромским. Я даже теперь думаю, что администрация лагеря не поняла, что мы рома, поэтому решила отправить нас в другой лагерь. Во всяком случае, на следующий день после нашего отъезда туда приехала большая семья наших родственников, и их все разместили без проблем.

Из Боштедта нас отправили в Бохум, в распределительный центр, где людей регистрировали и давали направления в разные лагеря. Это был октябрь, я сильно заболел, у меня было температура под 40. В центре был сильный беспорядок, время ожидания в очереди составляло несколько часов. В итоге мы простояли на улице до 4 утра, после чего нас зарегистрировали и дали направление в Падерборн, в 60 км от Бохума. В Падерборне тоже был очень хороший лагерь, даже лучше, чем в Боштедте. Но там почти не было ромов — буквально четыре семьи: одна из Донецкой области, крымские рома из Николаевской области, и две семьи ловарей. Там мы находились месяц.

После месяца проживания в лагере нам дали домик в поселке Беверунген. Это отдаленный населенный пункт, где нет ни связи, ни интернета. Для меня это было фатально, потому что мне нужно было работать, а без интернета делать это было невозможно. Ближайший магазин находится в 10 км от дома. Сам дом был в ужасном состоянии — там было все в плесени, не было нормальных условий для проживания. Там мы прожили еще месяц, после чего в ноябре сняли собственное жилье, где по сегодняшний день и живем. Мне платят стипендию, моя мама получает пособие, а также социальную выплату, которая покрывает половину аренды жилья. На эти средства мы и существуем».

Семья ромов из Мариуполя, которая в марте 2022 года около недели прожила в подвале под непрекращающимися бомбежками, вынуждена была дважды спасаться бегством в Европу. В первый месяц войны им пришлось оставить свой дом и выбираться из практически полностью уничтоженного города. Затем, уже после возвращения в Украину, осенью им снова пришлось искать спасения, но на этот раз в Норвегии:

«Меня зовут Артур. Я ром из Мариуполя. До войны я учился в школе, занимался 6 лет греко-римской борьбой, учился в музыкальной школе по классу аккордеона.

До войны наша семья жила очень хорошо. У нас был свой автосервис, мы разводили скотину. Мы не жаловались вообще ни на что, но 24 февраля началась война и все это было уничтожено. Автосервис сгорел, сгорела ферма.

В марте прошлого года, когда в Мариуполе шли бои, мы с мамой и другими родственниками бежали в Чехию, там прожили 4 месяца. Выезжать из Мариуполя было очень сложно и опасно. В первый раз мы хотели уехать из города 26 марта, когда наш район уже начали сильно бомбить и на улицах шли перестрелки. Хотели поехать в сторону Запорожья, но на русском военном блок-посту нас не пропустили. Мы вернулись и еще несколько дней были дома. Во второй раз мы смогли выехать из города, но попали под артобстрел. Кое-как добрались до Запорожья, а оттуда в Днепр и далее в Чехию.

В Чехии было безопасно, но мы все же чувствовали, что к нам там относятся не так хорошо, как к украинцам. Например, в какой-то момент маме отказали в выплате пособия, хотя другим беженцам из Украины их продолжили выдавать. В чешской школе со мной почти никто не дружил, хотя к другим украинским детям относились нормально. Из-за всех этих трудностей, а также из-за того, что я очень сильно соскучился по отцу, мы решили вернуться в Украину. Когда российские войска стали отступать и там стало более или менее безопасно, мы решили поехать к отцу в Киев. Там мы пробыли 4 месяца. Затем, когда начались массовые ракетные удары по украинским городам и Киев тоже начали бомбить, папа очень испугался и решил снова отправить нас за границу. Сначала мы снова попали в Чехию, где живут наши друзья. У них мы пробыли 5 дней и потом на машине поехали в Норвегию, где уже были наши бабушка и дедушка.

В данный момент мы находимся в месте под названием Сунндалсора. Нас, вместе с другими украинцами, поселили в небольшой отель, расселили по номерам. В нашей семье, например, 5 человек, и нам дали пятикомнатный номер. Здесь нам немного помогают местные жители — в основном арабы и мигранты из других стран. Например, тут есть человек по имени Марлан, он помог нам собрать вещи первой необходимости и одежду. Есть еще один кыргызстанец по имени Яков. Он дал нам стол и стулья.

В школу я здесь не хожу. Я продолжаю учиться онлайн в киевской школе. Я ходил туда, пока мы жили в Киеве. Также онлайн я занимаюсь с репетитором английским языком, математикой и украинским языком».

История Артура легла в основу документального мультфильма «Путь чяворо из Мариуполя», который АДЦ «Мемориал» выпустил к Международному ромскому дню 8 апреля в 2023 году.