В связи с попыткой РПЦ отжать у Петербурга Исаакиевский собор в феврале юбилейного семнадцатого года многие вспомнили события столетней давности. Вот и патриарх счел круглую дату – столетие революции – подходящим моментом для получения собора в полное владение, намекая даже на какую-то контрибуцию в такой форме за страдания церкви, и заявляя, что «мир вокруг возвращенных церквей должен стать олицетворением согласия и взаимного прощения». Анекдотической иллюстрацией этого видения «мира красных и белых» может служить явление 19 февраля на крестный ход вокруг Исаакия церковных активистов с бейджами «Красногвардейское благочиние».
Согласия наших современников по поводу того, стать ли музею просто церковью (согласие в сочетании функций музея и храма давно достигнуто, и тут юбилей уж совсем не при чем), явно нет: горожане бунтуют, музеи пытаются сопротивляться, и даже власть по этому вопросу колеблется.
С прощением, боюсь, еще сложнее. За время жарких споров о судьбе собора-музея уже дважды у нас просили прощения: сперва Петр Толстой, завиляв из-за реакции еврейской общественности на его знаменитую фразу о «выскочивших из-за черты оседлости», произнес «если это кого-то задело, то я сожалею», потом сожалеть пришлось Милонову, подхватившему идею о, якобы, виновных в гонениях на христиан предках оппозиционных петербургских депутатов. Сожаления обоих деятелей Государственной Думы звучат неубедительно, как и их уверения, что имелись в виду вовсе не евреи, – а какие-то другие люди из-за черты, вооруженные почему-то наганами и аренами для скармливания предков Милонова диким зверям. Думаю, тем, кого намеки депутатов действительно задели, не так легко будет простить народных избранников за их «неудачные выражения». Да и сами избранники никому ничего не прощают – уж точно они далеки от примирения с журналистами и блогерами, которых винят в «неверном толковании» своих невинных попыток защитить церковь от «врагов» (и заодно от их потомков).
У каждого из нас, видимо, свои «личные воспоминания» о делах давно минувших дней и личные счеты с февралем 17-го года. Для меня главное событие столетней давности – отмена дискриминации. Еще не отрекся царь, еще не было создано Временное правительство – но первый же документ революционных властей, выработанная совместно представителями Временного комитета Государственной Думы и Петросовета программа, объявила об отмене «всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений». Чуть позже отмену государственной дискриминации национальных, религиозных и социальных групп утвердило Временное правительство, тогда же (весной 17-го) получили права, в том числе «право голоса, без различия пола» и женщины России.
Мои предки – хоть и без наганов и арен – обрели права, которых были лишены при прежней власти. Две мои прабабушки смогли реализоваться в выбранной профессии – одна стала адвокатом, другая – врачом. К 17-му году обе были уже взрослыми, отучившимися на высших курсах, но ни университетский диплом (который не давали до 17-го года женщинам), ни право работать в суде или государственной больнице (что было невозможно для евреев и евреек) они до революции получить не могли.
Потом было много страшного – их отцы стали лишенцами (отмена сословной дискриминации продлилась недолго), был голод, ужас гражданской войны, потеря адвокатского статуса и арест сына в 30-ые одной, сверхчеловеческий труд всю блокаду в больнице другой – и преждевременная смерть обеих. В их короткие (чуть больше 50 лет) жизни уместились две мировые и гражданская, террор и голод, блокада и ГУЛАГ. А в детстве и юности – дискриминация, оскорбительное неравенство в «правах и достоинстве», невозможность идти избранным путем из-за тех самых «ограничений», которые отменил 1917 год.
Кому-то, очевидно, и до сих пор не нравится это «достижение февраля», когда так называемые депутаты так называемой Думы выкручиваются, заявляя, что их «не так поняли» и что они никак не имели в виду «национальный контекст», возникает вопрос – может быть, имели в виду вероисповедание? Ведь и дореволюционные «ограничения» касались формально не национальности – а вероисповедания, именно по религиозному признаку формировалась и черта оседлости. Но для многих уже тогда вопрос упирался не в веру, а в проблему человеческого достоинства, в невозможность отречься от своей судьбы и своей беды, невозможность креститься ради выгоды. Дискриминация национальная и религиозная – вещи настолько похожие, что разницу нередко просто не замечают. Есть мнение, что до Гитлера дискриминация евреев всегда была именно религиозной, лишь нацисты вывели на первое место «кровь» или – иначе говоря – наследственность (попросту, «предков»). Мнение это ошибочно – еще во времена гонения на евреев испанской инквизиции «кровь» преследователей весьма интересовала, даже семьи, уже много поколений исповедовавшие христианство, нередко изобличали в том, что они скрыли еврейских предков, за что следовало в лучшем случае изгнание.
Очевидно, что и нынешние антисемиты не особенно различают религиозный и национальный «контекст» (по меткому слову Милонова). Да и вообще путают не то что музей и церковь, а даже парламент субъекта федерации и культурной столицы – с местом отправления религиозного культа: чтобы ознакомиться с извинениями Милонова, пришлось посмотреть его страницу в фейсбуке, где он указал, что до поступления на должность депутата в Госдуме, он был «Священнослужитель в Законодательное Собрание Санкт-Петербурга»
Стефания Кулаева
Впервые опубликовано в блоге “Радио Свобода”