Обратная связь Не знаю, есть ли другой торжественно отмечаемый миллионами людей день, который сочетал бы в себе столько, казалось бы, несочетаемых идей и смыслов, как 8 марта.
Как известно, начиналось все с революционерок, социалисток и суфражисток, готовых на радикальный протест в борьбе за равноправие с мужчинами, главной темой тогда были равные избирательные права. Равная оплата труда женщин тоже скоро стала одной из важнейших целей борьбы, женщины все чаще работали на фабриках – но получали значительно меньше мужчин. Дамы в шляпах мобилизовывали массы тружениц индустриального общества, призывали их выходить на демонстрации, стать активными участницами политического процесса. Солидарность стала для них всех основой женского движения, арестовывали за протест и богатых, и бедных, но женщины не отступали. За пару десятилетий им удалось многого добиться – женщины получили избирательные права в тех странах, где шла борьба, условия и оплата труда становились лучше.
Но за этой краткой и героической историей успеха началась история деформации смысла, формы, даже понимания «корней» отмечаемого 8 марта «женского дня». Коммунисты объявили этот день своим изобретением (хотя Клара Цеткин скорее поддержала в 1910 году уже сложившуюся примерно в это время традицию выступлений женщин). Советская власть выбрала 8 марта для пропаганды достижений «трудящихся женщин» в СССР, прославления грандиозных удоев и перевыполнения плана. Когда – в хрущевскую оттепель – людям чуть дали вздохнуть, 8 марта было объявлено выходным днем, став уже не «днем борьбы», а всенародным праздником для советских людей. Постепенно его стали называть «праздником весны», его эмблемой стала ветка мимозы или других цветов, вовсе не связанных с борьбой женщин за равноправие. Праздник заменил собой целый ряд отмененных, но нужных людям поводов для радости, – от Пасхи или Пурима до дня св. Валентина (только на 8 марта мальчики решались вести себя галантно с одноклассницами, нередко используя «законный праздник» для полупризнаний).
Официоз при этом тоже имел место: в канун 8 марта на всех «предприятиях» произносились речи, вручались награды и премии, букеты и торты. Женщинам подносили подарки, уступали (раз в год) место в транспорте, а в некоторых семьях мужчины даже торжественно мыли посуду. Появилось внушаемое детям представление о празднике «мам и бабушек». Все это не могло не оскорблять достоинства женщин, не совсем равнодушных к идее равноправия.
Между тем, не без влияния коммунистических стран, 8 марта объявили женским днем и в ООН, начали отмечать этот день и в западных странах. Помню, как в самом начале 1990-х годов нас удивлял западный стиль оформления плакатов к 8 марта: на них почти всегда изображались ведьмы на помеле, что совсем не вязалось ни с советской эстетикой «международного женского дня», ни с революционными ценностями изначального смысла.
Постепенно образы и идеи западного феминизма проникли в бывшие советские края, где теперь в этот день по-прежнему «празднуют» те, кому дороги выпивка на работе и цветы от любимого, а немногочисленные феминистки выступают под фиолетовыми или розовыми флагами, выкрикивая «свобода, равенство, сестринство» и другие актуальные лозунги. В наше время на первый план вышел вопрос о борьбе с насилием, с сексуальными домогательствами, оскорбительной объективизацией женщины. При этом история вопроса продолжает обрастать мифами. СМИ дают свои толкования: например, вроде, серьезно утверждалось такое про 8 марта: «Своими корнями праздник уходит в многовековую борьбу женщин за участие в жизни общества наравне с мужчинами. В Древней Греции Лисистрата ради прекращения войны организовала сексуальную забастовку против мужчин».
При всем уважении к борьбе за мир силами прогрессивных женщин, нельзя же выдавать Лисистрату за реальную историческую героиню! Да и странная идея с античными корнями 8 марта не выдерживает критики. Однако не только в РФ считают, что именно древние научили нас этому празднику. В Таджикистане 8 марта теперь и речи нет о равноправии (тем более о «сексуальных забастовках») – лидер нации велел в этот день отмечать «день матери», но и там нашли этому обосновании в традициях древних греков: «День матери в Таджикистане Указом Основателя мира и национального единства — Лидера нации, Президента Республики Таджикистан, уважаемого Эмомали Рахмона отмечается с 2009 года. «Образ матери был и остается олицетворением всего святого и вечного для нашей нации испокон веков», — неоднократно в своих выступлениях подчёркивал Э. Рахмон. День матери имеет широкую историю. Еще древние греки и римляне именно в этот период года чествовали богиню плодородия».
Дихотомия якобы античных затей в виде сексуальных забастовок и культа женского плодородия, на самом деле, очень современна. Среди считающих себя феминистками много как тех, кто стоит за право матери ходить на работу с младенцем и кормить грудью в общественных местах, так и тех, кто категорически настаивает на бездетности, сепаратизме от мужчин, предельной бесполости всех правовых норм (включая «декретные» отпуска и отпуска по уходу за ребенком). Одни провозглашают политически некорректным само понятие пола, требуя отменить всякую разницу в обращении, фамилии и имени (все чаще выбирают имена детям, «чтобы нельзя было определить пол»). Другие настаивают на феминитивах во всех словах, применимых к женщине, – считая, что только так можно преодолеть дискриминацию. Все это создает настоящий простор для борьбы за равноправие, дает почву для великих споров, состязаний в изысканных аргументах. Все это, наверное, нужно и полезно, в спорах рождается если не истина, то разнообразие, – то есть плюрализм.
Только как же далеко все это от идей солидарности – в первую очередь солидарности с теми женщинами, которым труднее всего! Теми, кто просто не поймет лозунг «мое тело – мое дело», кому не объяснить даже, как неприятно, что на тебя не так смотрят, к тебе не так обращаются. Я вспоминаю лица молодых «вторых жен» (которых мне приходилось встречать не только в мусульманских странах, но и в других традиционных общинах) – их выбитые передние зубы, про которые они всегда смущенно говорят, что, якобы «выпали сами, болели». Да и постаревшие «первые жены» – грустная картина: своей властью над девушками, приведенными в дом охладевшим к матери своих старших детей мужем, они компенсируют обиду и боль. Уйти из дома не могут ни молодые, ни «старые» (обычно чуть старше 35 лет).
Истории бесконечных абортов – это единственная признаваемая форма регулирования рождаемости там, где вся власть у ревнивых мужей, ведь предотвращение беременности – всегда риск измены в их глазах. Каждые несколько месяцев ложиться в больницу, боль, стыд, страх, унижение от этих абортов – десятки раз за одну женскую жизнь!
Истории сексуальной эксплуатации – женщин гонят «на шоссе» старшие родственники, любовники, сутенеры. Знаю случай, когда при задержании полицией муж расплачивался телом жены за сигареты и какие-то другие нужные ему от охранников (или других узников) вещи. А успешные, хорошо зарабатывающие женщины – правозащитницы – говорят нам, что «сексуальная услуги – это работа, такая же, как работа уборщицы, ведь работают телом и те, и другие». Объясняя заодно, что «мне вот минутный секс в туалете неприятен, я не так воспитана, а другим женщинам – вполне нравится». Кому что нравится – конечно, вопрос вкуса (воспитания – если угодно, хотя высокомерие тут уже зашкаливает), но ведь речь не о способе получить удовольствие – речь о недобровольном сексе, об эксплуатации. Эксплуатации, имеющей выраженно дискриминационный характер: абсолютное большинство жертв тут – женщины. Так же лицемерно и высокомерно, на мой взгляд, выглядят рассуждения успешных женщин, называющих себя «сексуальными работниками» (почему-то в мужском роде) и утверждающих, что они представляют всех тех, кого гонят на панель «организаторы бизнеса». Они рассказывают нам, что секс – их любимое дело, да еще и хорошо оплачиваемое. Возможно, но какой процент женщин пришел в проституцию по доброй воле? И можно ли считать этот крошечный процент «репрезентативными представителями»?!
Это как если бы представительницами всех «младших жен» объявили себя богатые образованные женщины, которым нравится жить в «шведской семье». Нравится – пожалуйста, речь не о тех, кто свободен в этом выборе, речь – о зависимых, дискриминируемых, проданных и преданных.
Пока мы живем в мире, где женщины так мучаются, все разговоры о том, что быть «цис-женщиной ужасно, в детстве заставляют на пианино играть», – это феминизм элит, а не солидарность.
Стефания КУЛАЕВА,
впервые опубликовано в блоге Радио Свобода
Фото – Alexandros Michailidis / Shutterstock.com