Обратная связь Чему служит изъятие детей из семьи государством – защите прав ребенка или попранию прав семьи? В каких случаях органам опеки можно проявлять свою власть и забирать детей у подозрительных родителей, а в каких – нельзя? Как избежать травм детей, «спасаемых государством» от часто самых дорогих им людей? Что необходимо сделать, чтобы защитить ребенка от насилия – а, возможно, и гибели – в ситуации, когда дома жить становится опасно? Всегда ли детские учреждения, куда передают отнятых детей, – панацея от случайной гибели ребенка, насилия, страданий, социальных проблем?
Вопросы эти невозможно игнорировать, когда буквально каждый день лишь недавно начавшегося года пестрит новостями об изъятой из-за утраты документов у узбекской мигрантки годовалой дочке, об отнятых опекой по подозрению в избиении отцом усыновленных детях из многодетной семьи, о забранной в детское учреждение замужней и беременной цыганской девочке, о найденном в любящей семье мальчике (и немедленно отнятым), пару лет назад, вроде, похищенном из роддома…
Недавно мелькнуло в СМИ упоминание о решении властей Москвы наконец-то снести больницу в Ховрино, здание которой никогда не использовалось по назначению, зато стало любимым местом подростков-экстремалов, бегавших по опасным лестницам и прыгавших через зияющие в темноте шахты никогда не существовавших лифтов. Местные полицейские и врачи скорой говорили журналистам, что там гибли сотни детей. В Москве – не в Алеппо. Дети из семей – не беспризорники. Все знали…
Эти дети имели право на жизнь – даже если сами они этого не знали и не хотели знать.
Понятие «права детей» вызывает часто протест, недоумение, а что хуже всего – то и дело становится предметом спекуляция и произвольных толкований.
Сторонники «классической теории» прав человека вовсе не признают права детей как отдельную тему: «придумали какие-то права детей, разве ребенок не человек? А если человек, то и права должны быть, как у всех – те же, что во Всеобщей декларации прав человека». Те, кто знакомы с Конвенцией ООН по правам ребенка, тоже иной раз не понимают – зачем отдельно защищать детей от насилия, голода, отказа в лечении – эти права и так гарантированы всем людям. Но не всем людям гарантировано право быть спасенными от родителей-агрессоров или любых «законных представителей», не умеющих создать безопасные условия жизни, это право необходимо именно детям. Да и не только это право.
К моему удивлению, я не раз сталкивалась с убеждением жителей РФ и даже чиновников, работающих в так называемой «сфере детства» (это и органы регистрации детей, опеки, образования), что Конвенция по правам ребенка в нашей стране не действует, что российские власти ее не признают. Формально власти РФ – как и власти почти всех остальных стран мира права детей признают, даже отчитываются в Комитет ООН по правам ребенка регулярно (Конвенция по правам ребенка – единственная ратифицированная всеми действующими правительствами, кроме пока США, но и там дело явно идет к ратификации).
Фактически же – положения самой Конвенции трактуются произвольно, а рекомендации очень прогрессивного КПР в большинстве своем не выполняются.
Не раз указывал Комитет по правам ребенка на необходимость соблюдения прав детей-мигрантов, на обязанность государства относиться к ним, как и ко всем детям в стране, – независимо от миграционного статуса, наличия документов, положения родителей. Но жесткая практика задержания детей-мигрантов, разлучение с родителями, помещение в спецучреждения (приюты «Транзит», изоляторы, больницы) не прекращается. Самым драматичным образом складывается порой судьба детей, родившихся в РФ у матерей-мигранток: сложная жизненная ситуация заставляет иных матерей отказываться от этих детей, органы опеки объявляют их сиротами и предлагают гражданам РФ усыновить, а потом их могут отнять у новых родителей и передать властям страны происхождения матери…
Вопиющий случай отнятия обожаемого усыновленного младенца у семьи Егоровых, который по требованию властей Таджикистана был передан в детские учреждения на родину матери, описан в отчете АДЦ «Мемориал» о проблемах несоблюдения прав детей властями РТ.
Несомненно, чиновники как Таджикистана, так и России меньше всего думали о праве несчастного малыша на жизнь в семье, когда обрекали его на одиночество и страдания в долгом пути в страну, где его никто не ждал, где он никогда не жил…
Самое сложное право из этой Конвенции – право решение любого вопроса, касающегося детей, «в наилучших интересах ребенка» (на русский слова best interest хорошо не удается перевести, а в официальном ооновском переводе статья и вовсе переведена неточно, приходится пользоваться вот такой калькой).
Очевидно, что представление о том, что для ребенка лучше, бывает очень разным. Некоторые воспитатели убеждены, что и порка – в интересах ребенка («тяжело в учении»), другие считают – что детей необходимо защитить от всех испытаний жизни, даже от школы. Собственный детский опыт становится для многих каким-то не подлежащим пересмотру идеалом – меня же так воспитывали, значит – так и надо. Иные, наоборот, делают культ из своих детских проблем – «мне школа ничего не дала, мне там было плохо, значит и моих детей не надо посылать учиться».
Можно посочувствовать родителям, нарушающим права детей, но осознающим это и страдающим: не выдержав стрессов, родители могут накричать, иногда – угрожать («вот я тебе!»), в иных, конечно, недопустимых, но не непростительных случаях – замахнуться или даже шлепнуть. Все это неправильно и нежелательно, но дети довольно легко прощают, если старшие и сами понимают, что виноваты, неправы, переборщили. Ужасно то, что многие родители и воспитатели убеждены – они всегда правы.
Семья – самое закрытое учреждение. Ребенка могут терзать ежедневно и еженощно – и никто не будет знать. Сами дети боятся жаловаться, стыдятся своей беды, а часто и не знают, что так быть не должно. Если что-то и заметят учителя, соседи, родственники – тоже боятся вмешиваться, да ведь и альтернатива – детский дом, врагу не пожелаешь. Сейчас многие обсуждают актуальный вопрос: можно ли доносить, даже если известно о несомненном преступлении, ведь человек за такой пустяк как, скажем, кража кошелька, окажется в тюрьме, а там его будут, возможно, пытать. Сообщить властям о жестокости родителей еще страшнее: не только взрослые могут чрезмерно пострадать, попав в пыточную тюрьму, но и дети, оказавшись в госучреждениях…
Общественное мнение почти всегда на стороне родителей – как в истории с многодетными усыновителями, хотя людям, подозреваемым в насилие над опекаемыми детьми с серьезным диагнозом, странно оказывать поддержку. Радетели за права родителей сразу принялись ужасаться: «как можно строить обвинение на основании слов шестилетнего ребенка!».
Мне кажется, главное, что должно быть в основе принятие решения в «наилучших интересах ребенка», – это именно мнение самих детей, конечно, если дети уже могут свое мнение выражать (с совсем маленькими детьми сложнее, их не спросишь). Детей, сообщивших об избиениях в семье, – надо спасать. Немедленное изъятие из семьи, порой, единственный способ предотвратить худшее. Другое дело, что поместить их при этом можно не в детский дом или больницу (как делают почти всегда в РФ), а в другую семью, можно и в другой дом, где живут родственники или друзья, хотя бы до выяснения всех обстоятельств произошедшего. Борьба с насилием в семье не должна выражаться только в лишении родительских прав – мировой опыт показывает, что социальная работа с семьей, тренинги для родителей, внимание постоянного куратора и семейного психолога могут способствовать полному отказу от привычки лупить своих близких, а тогда возможно и возвращение детей к их любящим, мирным родителям.
Несколько иначе выглядит ситуация, когда ребенок вполне сознательного возраста ни на что не жалуется, хотя семья и не вполне отвечает требованиям закона. Яркий пример – цыганская девочка, которая вышла замуж в 12 лет, уже беременна, счастлива и довольна своей жизнью (в которой для нее нет ничего странного, ранние браки в их общине – обычная практика), но вдруг ее запирают в детский дом, запрещают общаться с семьей…
Ранние браки, нередко не просто при поддержке и одобрении родителей, а по сговору семей, – явление дикое. Следует принимать меры для изменения этой практики, убеждения людей, даже самых традиционных, в необходимости дать детям сперва вырасти, выучиться, сделать самим свой выбор. Но, осуждая традиционные ранние браки, следует понимать, что эффективно в борьбе с ними, а что – нет. Следует думать об интересах конкретных детей, чьи судьбы сперва определяют одни взрослые – родители, община, а потом вдруг другие – опека, государственные учреждения. Отнять у семьи беременную невестку, которой уже внушили, что она – взрослая, молодую жену, которая любит мужа, будущую мать, поместить ее в детский дом – значит обречь на страдания, несчастную беременность, вредящую и будущему ребенку. Юная жена и будущая мать хочет лишь одного – вернуться в свою семью. Пытка детским домом – бессмысленна, а единственный вывод, который, боюсь, сделают в традиционной общине, – «никому ничего не сообщать, даже в случае болезни не обращаться к врачу, еще больше отстраниться от всего незнакомого и чужого». Этим исключением и без того исключенных людей с проблемой вредных традиций точно не справиться.
Детей нужно защищать от глупости, дикости, агрессии родителей, делать это надо гуманно, обдуманно, с учетом мнения и желания ребенка. Альтернативой жестокости семьи не может быть жестокость государства, но и отказ от прав детей ради «традиционных ценностей» недопустим.
Стефания КУЛАЕВА
Впервые опубликовано в блоге “Радио Свобода”
Фотография А. Деменковой