Обратная связь 2 августа мир вспоминает о рома – жертвах Второй мировой войны. В этот день в 1944 году почти 4300 ромов погибли в газовых камерах концлагеря Аушвиц-Биркенау в оккупированной нацистами Польше. Десятилетия спустя рома снова бегут от войны, на этот раз спасаясь от военной агрессии России против Украины.
8 апреля 2022 года, в Международный день цыган, АДЦ «Мемориал» опубликовал доклад «Рома Украины: голоса из ада войны», в котором своими историями поделились рома – очевидцы и жертвы военной агрессии России. Всё это время мы следили за развитием событий и судьбой наших героев. Многие из них оказались в отчаянно трудном положении. Одни покинули территорию Украины и ищут помощи в странах Европейского Союза, нередко сталкиваясь с различными проявлениями ксенофобии и дискриминации. Другие, не решившись уехать за границу, либо отправились в западную часть страны, либо остались дома, в оккупированных Россией городах, ежедневно подвергая себя смертельной опасности. Даже там, где нет активных боевых действий, все же постоянно происходят обстрелы и обстановка нестабильная. Есть и те, кто предпочел вернуться на место прежнего жительства: не найдя поддержки и возможности остаться в европейских странах.
Известны случаи, когда ромские семьи были вынуждены выехать в Россию, – это была единственная возможность спасти жизнь. Впоследствии они с помощью волонтеров перебираются в Европу. Одну такую историю нам рассказали рома из Мариуполя, проделавшие долгий путь и оказавшиеся в конце концов в Германии. В их родственной группе было 11 взрослых и 25 детей, от младенцев до старших подростков. Интервью с Кристиной Д. было записано в Нарве (Эстония) в июне 2022 года:
«Все мы из Мариуполя. Все цыгане-кишиневцы. Нас вместе с детьми 36 человек. Мы все с Левобережного района. Там мы жили в своих домах в частном секторе, около 160 человек. Жили мы компактно, рядом друг с другом. Жили хорошо. Были свои проблемы, но в целом не жаловались. Что будет настоящая война, что будут бомбить наши дома, мы не верили до последнего. Мы слышали по новостям, что вот-вот будет нападение со стороны России, но сохраняли спокойствие. А 24 февраля в 4 утра услышали гром и поняли, что нас начали бомбить. Как оказалось, один снаряд попал в бабушкин дом, он далеко от нас, но взрыв мы слышали так, как будто он разорвался рядом с нами. Мы сразу взяли детей и в чем было убежали к брату на квартиру. Там все наши родственники собрались. У него квартира с подвалом, поэтому там более или менее безопасно при обстреле.
Это было утром, а потом уже сильно-сильно-сильно начали обстреливать район, в котором мы были. На улице все громыхало, земля дрожала. Когда это началось, мы спрятались в подвал. Там мы находились полторы недели. Все это время практически постоянно шли обстрелы, поэтому выходить наружу было страшно. Потом, когда через полторы недели все успокоилось, мы перебрались на улицу Кирова. В один из дней к нам пришли украинские военные и сказали: «Собирайтесь, мы всех вывозим коридором, выпускаем. Приезжайте на драмтеатр». Мы собрали вещи, которые могли, и приехали на драмтеатр, а военные, которые там были, говорят: «Разворачивайтесь обратно… Вас Россия не пропустит». На тот момент город уже был в блокаде. Переговорщики несколько раз пытались организовать коридор, чтобы мы могли выехать, но все каждый раз срывалось, и выехать нам не разрешали. После очередной попытки мы поехали на кинотеатр «Савона», потому что там, говорили, есть большое убежище. Нам в наш дом возвращаться было уже опасно, и мы даже не знали, цел он, или нет. На «Савоне» были тоже беженцы. Много людей было в подвалах. И они на нас вышли с лопатами. Отказались нас пускать, понимаете? И когда началась бомбежка очередная, мы просто побежали на Центральный рынок. Это достаточно далеко, но другого выхода у нас не было. Мы остались с детьми под открытым небом. Снаряды летали, самолеты, дома горели на наших глазах, человеческие трупы везде, а мы с детьми бежали в ужасе и плакали.
У рынка мы нашли девятиэтажку, в которой был подвал. На двери висел замок, но мы его сломали и зашли туда жить. Какое-то время находились там. Оттуда наши мужчины под обстрелами бегали за 2-3 квартала за водой, потому что в нашем доме ее уже не было. Продуктами с нами делились соседи, которые готовили еду на улице. У нас еще было с собой немножко запасов: крупы какие-то, масло постное…
Бомбили тогда почти ежедневно. Начинали примерно в 9-10 вечера и заканчивали в 5 утра. Бывало наоборот — ночью спокойно все, а рано утром, часов в 5, начинало громыхать и заканчивалось только часов в 12 дня.
В какой-то момент на наш двор приехали танки, а мы жутко боялись солдат. Мы не знали, кто это, не видели, так как большая часть из нас круглосуточно находились в подвале. Пара девочек выйдет, чтобы приготовить еду, а через минуту начинается обстрел, и снова все сидим, ждем, когда будет тихо. В один день к нам пришли наши украинские военные и сказали: «Не закрывайте дверь в бункер, пусть он будет всегда открытый». Мы говорим: «Как? У нас детей много». А они отвечают: «Не закрывайте дверь! Иначе кинем вам гранату и все, и не посмотрим, что у вас тут есть дети». Они требовали, чтобы дверь в подвал была постоянно открыта, чтобы, по их словам, другие люди в случае чего тоже могли в него быстро забежать и спастись от обстрела.
Так мы жили недели две, а когда закончились продукты и брать их было уже неоткуда, мы решили попробовать выехать на страх и риск, потому что понимали, нас тут прибьют. Было очень страшно, потому что много людей к тому времени уже погибло. Погибла моя тетя и мой дедушка. В соседний подвал, который был от нас на расстоянии 500 метров, попал снаряд, и погибли люди, в том числе дети. На наших глазах несколько раз людей накрывало бомбами. В последний день перед выездом, 16 марта, обстрел длился всю ночь. Мы выехали утром 17 марта, а потом нам сказали, что в ту девятиэтажку, где мы прятались, попал снаряд. В тот же день обстреляли драмтеатр.
Выезжали мы самостоятельно, на своих машинах, которые к тому моменту остались целы. Нас было около 40 человек. Машин было 6. Все они битком были набиты людьми. С нами из Мариуполя выезжали и другие наши цыгане. Всего где-то человек 150. Все мы поехали мы в сторону Керчи, откуда решили добираться до Ростова, к родственникам. В сторону Украины уже было невозможно выехать — везде были русские военные, которые выпускали только в сторону России.
С Мелитополя до Крыма, до Джанкоя, мы прошли через 27 российских блокпостов. На каждом нас останавливали, полностью обыскивали машины и нас самих. Особенно тщательно досматривали мужчин: заставляли раздеваться, смотрели следы от прикладов автоматов. Какой-то особой неприязни со стороны военных мы не почувствовали. Относились к нам нормально, но все равно было очень страшно каждый раз, когда к машинам подходили военные, заставляли выходить, объяснять кто мы, куда едем и так далее.
В Керчи мы были в час ночи. Там остановились отдохнуть. Какие-то люди заметили нас, увидели, что на машинах украинские номера, и предложили помощь. Оказалось, что это были какие-то чиновники. Нас разместили в гостинице, где мы переночевали, там нас покормили, а утром мы поехали дальше — в Ростов. От администрации нам даже предложил сопровождение до Ростова, но мы отказались, так как надо было долго ждать, а мы боялись, что в Керчи тоже будут стрелять. Так мы попали в Ростов. Нас приняли родственники, у которых мы прожили почти два месяца. Там мы смогли немного заработать. Работали, в основном, на огородах у частников – копали, мусор убирали за 100 рублей в час. Потом те, кто захотел, поехали дальше. Кто-то остался в Ростове. 36 человек из нас решили ехать в Петербург, а оттуда в Прибалтику и дальше в Германию. Говорят, там спокойнее и можно заработать. У меня там сын. Он поехал, ему там понравилось, и он мне говорит: «Мама, сюда приезжай. Здесь спокойно, все хорошо, к людям относятся нор-маль-но». А на России мы не сможем себе нормально заработать денег на жизнь. Вот заработали только на проезд, на билеты. Тут мы не выживем. Так как мы цыгане, нас официально на работу не берут. Детей у нас куча. За жилье надо бешеные деньги платить».
При выезде в Эстонию двоюродного брата Кристины Д. Николая на сутки задержали российские пограничники, и всей группе пришлось его ждать:
Якобы у него поддельный паспорт. Размытая печать, или ее там не видно. Но у нас все документы оригинальные. Идентификационные номера у всех. У всех пакеты документов. Мы дома получали пособия – без этих документов мы не смогли бы их получать. Мы там были на учете в социальных службах. Нас даже мэр города знал. К нам никогда не цеплялись. Да и сколько мы постов проехали! Ни разу ни у кого не возникло подозрений. Так что мы ждем, пока они проверят его данные и вынесут решение. Мы попросили российских пограничников: «Вы скажите нам, ждать нам его на той стороне, или не ждать». А они отвечают: «Ну, расстрелять его – не расстреляют, а посадить – посадят».
Николай пересек границу на следующий день. По его рассказам, ночь он провел в отделении полиции, без еды и воды, во время допроса к нему применялось физическое насилие. Родственники ждали его в Риге, оттуда при помощи волонтеров – «Друзей Мариуполя» все вместе добрались до Лиепая, на пароме переправились в Германию. Первые две ночи им пришлось ночевать на улице в Травемюнде, прежде чем их смогли определить в лагерь для беженцев.
Мир проявил огромную солидарность с беженцами из Украины, однако известны случаи, когда государственные службы или волонтерские организации отказывались помогать ромам и принимать их в центрах временного размещения или даже пускать в свои города. Имела место сегрегация рома при размещении в лагерях помощи беженцев в Молдове, Чехии и других странах Восточной Европы.
Из-за отсутствия документов, удостоверяющих личность и украинское гражданство, у рома нередко возникают проблемы с получением гуманитарной и иной помощи, хотя они выделяются бедностью в потоке беженцев. По словам сотрудницы Европейской сети против расизма (ENAR) Джулиана Уолгрен, около 10-20% украинских рома не имеют гражданства и документов, удостоверяющих личность, что приводит к ограничению их доступа к международной защите в ЕС. В Венгрии украинские рома иногда используют свидетельство о крещении в качестве удостоверения личности, однако это не всегда помогает. Рома из Западной Украины, имеющим венгерское гражданство, часто отказывают в поддержке по этой причине: без гражданства Украины они не могут зарегистрироваться в качестве беженцев и остаются на улице без какой-либо помощи. Например, в мае в Чехии была принята поправка к закону о помощи беженцам, которая прямо отклоняет временную защиту для граждан ЕС, бежавших от военных действий.
В самой Украине ромские беженцы тоже нередко сталкиваются с ксенофобией, предрассудками и нежеланием властей помогать: по дороге в безопасные города в пунктах помощи их отказываются кормить, проводники не пускают в эвакуационные поезда.
На помощь там приходят волонтеры различных общественных инициатив, которые делают ту работу, которую не в состоянии делать государство. Один из них – Николай Юрченко, бывший глава львовской общественной организации «Рома України «Терніпе», который помогает вынужденным переселенцам из Киева, Харькова, Донбасса и других регионов Украины, затронутых военными действиями. В интервью информационному порталу «Вголос» он рассказал о том, как ромская община Львова помогает беженцам:
«Ромов-переселенцев селили у себя ромы-львовяне. Все дома, где живут львовские ромы, заполнились через десять дней. В двухэтажном частном доме проживало 27 человек. Одна ромни, проживавшая в двухкомнатной квартире, переехала к взрослой дочери, а в своей квартире поселила 15 человек: в одной комнате мужчин, в другой – женщин. Все спали на полу, делились едой, и никто не сетовал. Ведь бежали ромы из своих городов из-под обстрелов так же, как и другие украинцы: набивались до десяти человек в одно авто и ехали без оглядки туда, где не стреляют и где безопасно».
Во Львов эвакуировались ромы из-под Киева и Харькова, из Луганской и Донецкой областей. Уже через неделю после полномасштабного вторжения, по словам Николая, ему позвонили по телефону из «Арены-Львов», где город обустроил хаб для переселенцев, и попросили заняться проблемами ромов: найти им жилье, оказывать помощь в питании. Заниматься проблемами ромов в хабе отказались.
«Меня это возмутило: почему переселенцев решили разделить по национальному признаку? Кроме того, у нас нет культурных центров, где бы мы могли временно предоставить убежище любому, не только ромам. Члены нашей общины во Львове не владеют гостиницами или ресторанами. Всех, кого мы могли, мы селили дома», – говорит он.
В ромских семьях много детей, но сейчас никто не занимается их социализацией и психологическими проблемами, хотя дети очень подавлены и тяжело переживают войну. Ромские дети-беженцы не учатся в школе даже онлайн, потому что не имеют нужных для этого гаджетов.
По словам Николая, большинство нужд ромов-переселенцев в продуктах, средствах гигиены и прочее обеспечивают местные львовские ромы за свой счет. Они собирают деньги кто сколько может, закупают нужные вещи, упаковывают их. А в субботу и воскресенье, когда у них есть свободное время, развозят нуждающимся.
Николай подчеркивает, что проблема ромов-переселенцев не нова. Он с ней столкнулся еще в 2014 году, когда во Львове искали убежища рома из Луганской и Донецкой областей. Тогда, как и сейчас, чиновники во Львове отказывали этим гражданам в помощи, и им пришлось возвратиться на оккупированные территории. Сейчас история повторяется.
СМИ сообщают, что в Закарпатье переселенцы из числа рома тоже сталкиваются с трудностями. По словам пастора одной из церквей, организовавших приют для рома, уже в начале войны на ужгородском вокзале собирались десятки ромов, у которых не было пристанища: «Пришли люди на вокзал. День живут, два, три. Они (власть) что, вообще слепы? Украинцев берут — из Киева, Харькова, разбрасывают по хорошим местам. А цыган – нет, цыгане все на вокзале были». В результате беженцы были размещены в ромских поселениях. По словам лидера закарпатских рома, депутата Ужгородского горсовета Мирослава Горвата, пристанище там нашли от трех до пяти тысяч ромов.