Обратная связь Татарское слово “бабай” (“дедушка”), скорее всего, выучат все, кто следил за ежегодной пресс-конференцией Владимира Путина: на “языковой вопрос” журналистки из Татарстана он ответил, что обязательное преподавание родных языков в школах отменено для того, чтобы дети не отставали в изучении языка межнационального общения – русского, и сделано это с целью создания равных стартовых возможностей для всех детей (ведь высшее образование – на русском). О том, что “русский язык нас всех объединяет”, не так давно высказался и Рамзан Кадыров, сообщивший, впрочем, что изучение чеченского языка в республике обязательно. Обострение в области языковой политики России, когда по мановению сверху в регионах начались проверки “законности” обязательного преподавания национальных языков, закончившиеся в Татарстане отменой обязательного татарского языка, сокращением учебных часов с шести до двух в неделю (да и то по письменному заявлению родителей о “добровольности”), отставкой министра образования республики, – заставляют вспомнить аналогичные события восьмидесятилетней давности.
Закручивание и, напротив, раскручивание гаек в “вопросах языкознания” происходило в Советском Союзе маятникообразно. Советская власть поначалу декларировала поддержку национальных языков и возможность их использования во всех сферах жизни, при отсутствии понятия “государственный язык” (русский язык, между прочим, обрел статус государственного в стране лишь в 1990 году). Подход в чем-то идеализированный (все-таки сложно переводить с каждого языка на каждый во всех ситуациях), однако для своего времени прогрессивный, в 1920–1930-е годы в целом было сделано много для развития языков малых и не очень малых народов. В результате советского “языкового строительства” на национальных языках велось преподавание в школах, издавалась учебная и художественная литература, десятки языков обрели научно обоснованную письменность, из национальной среды выросли образованные люди, появились писатели и поэты, пишущие на родных языках.
Но, что навевает мысли о повторении истории, к концу 1930-х годов этот расцвет национальной и лингвистической жизни был так же, по мановению сверху, прекращен. Национальная интеллигенция, в том числе ученые-филологи и поэты-писатели, подверглись репрессиям; прекратилось издание книг и периодики на национальных языках, была запрещена латиница (и некоторые языки, обретшие было письменность на латинице, тут же должны были сменить графику). Были ликвидированы национальные сельсоветы и национальные районы (а их в 1933 году было соответственно 5300 и 250), постановлением ЦК ВКП (б) и Совнаркома “О реорганизации национальных школ” школы с преподаванием на “малых” языках объявили “очагами буржуазно-националистического, антисоветского влияния на детей” – и их почти не осталось (они были переведены на русский или “титульный” республиканский языки обучения). Кроме того, выполнение постановления тех же органов “Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей” (1938) привело к русификации системы образования по крайней мере в РСФСР. При этом постановление, подписанное Вячеславом Молотовым и Иосифом Сталиным, гласило: “Родной язык является основой преподавания в школах национальных республик и областей, исключения из этого правила, имеющие место в некоторых автономных республиках РСФСР, могут носить лишь временный характер, а тенденция к превращению русского языка из предмета изучения в язык преподавания, и тем самым к ущемлению родного языка, является вредной и неправильной”.
С тем мы и вошли в перестройку, когда гайки слегка отпустили и маятник качнулся в другую сторону: началось некоторое национальное возрождение, однако к этому времени многие языки уже оказались на грани исчезновения. Некоторые достижения 1990-х испарились уже в наши дни: в 2010 году была ликвидирована кафедра шорского языка на факультете русского языка и литературы Кузбасской государственной педагогической академии; усилия общественных организаций по популяризации цыганского языка, носители которого никогда не имели государственности, не были никак поддержаны властями. Нарушения прав этих и других народов на пользование родным языком – постоянный предмет критики в адрес России на международных форумах и со стороны экспертов-правозащитников.
Татарский язык, к счастью, пока не в зоне риска (не так-то легко угробить язык с миллионами носителей), но русификация системы образования в республике хорошо документирована. До самого недавнего времени здесь существовало обязательное изучение татарского языка в школах. Теперь выяснилось, что это противоречит федеральному законодательству. Оказывается, несчастные русские дети вынуждены тратить драгоценное школьное время на изучение “ни зачем не нужного им татарского языка”, да и татарские родители, как сообщается, первыми подали заявления о том, что лучше бы учебные часы тратить на изучение русского. Такое отношение взрослых представителей национальных меньшинств к обучению детей – не новость: именно так во все времена и происходила языковая ассимиляция. В 1958 году, когда советские родители впервые получили право выбирать (по закону “Об укреплении связи школы с жизнью”), в какую школу пойдет их ребенок, число детей, проходивших обучение на родных языках, резко сократилось: многие “нерусские” родители считали, что их родной язык – второго сорта, а русский – язык с перспективами, тем более что приверженность родному языку была сопряжена с риском получить обвинения в “национализме”.
Но ведь это же дискриминация, если ребенок – носитель нерусского языка имеет меньшие стартовые возможности, чем носитель русского! Именно на преодоление этого неравенства должны быть направлены усилия государства – как на обеспечение права образования на родном языке, так и на качественное обучение русскому языку. Кроме того, необходимо приучать население России к тому, что дву-, трех-, четырехъязычие – это нормально, что изучение языков тех регионов, где ты живешь, – не пустая трата времени, что языки соседей интересны и важны, что акцент в русском языке – не конец света. Русским родителям, живущим в Татарстане, в частности, хорошо было бы объяснить: тюркские языки близкородственны; зная татарский, можно легко научиться понимать с десяток других языков, в конце концов, найти работу, требующую такого знания.
Когда изучение языка перестает быть обязательным, когда на нем даже не пытаются создавать книги, официальные документы, методички, телепередачи, он превращается в символ, осколок народного духа, воспоминание о былом благоденствии народа. В публичном пространстве от такого языка остаются в лучшем случае вывески, исполнение песен на фольклорных праздниках или “днях межнациональной дружбы”, а он сам – живой – перемещается сначала домой, в чум, на кухню, а потом исчезает вовсе, так как бабушкам и дедушкам уже невозможно говорить на нем с детьми и внуками, “добровольно” выбравшими язык большинства.
Все понимают, что нужно сохранять биологическое разнообразие, но почему-то порочность принципа “побеждает сильнейший” в отношении языков и культур ясна не каждому. Языки умирают не сами по себе, а потому, что народы, на них говорящие, как и окружающее языковое большинство, считают “малые языки” бесполезными и второсортными, а их изучение и поддержку – тратой сил и времени. Этот циничный стереотип возник не только в результате глобализации, но и в результате многолетней (как бы не многовековой) государственной политики исключения языков меньшинств из общественной сферы, подавления всяких ростков эмансипации. Определяющее условие выживания языка – передача его из поколения в поколение, а условие спасения языка, находящегося под угрозой исчезновения, – наличие молодежи, мотивированной на использование родной разговорной речи в живой жизни, способной сделать этот язык популярным и модным, познакомить мир с достижениями своей культуры. Но откуда, спрашивается, возьмется эта мотивированная молодежь, если их родители за них уже “добровольно и в письменной форме” решили, что татарский (башкирский, бурятский…) язык учить необязательно?
Двуязычный человек богаче одноязычного – он владеет двумя понятийными аппаратами, двумя образными системами, двумя культурными традициями. Привычка к языковому разнообразию дает надежду, что и в жизни такой человек проявит большую толерантность к “чужому”, не будет презирать и отвергать проявления иной культуры. Есть и практическая польза – билингву легче выучить последующие языки, что дает больше возможностей профессионального развития.
Отказ от изучения и использования того или иного языка совсем не так безобиден, как об этом принято думать. Кроме утраты культурного наследия, которую на личном уровне, возможно, ощутить и оценить трудно, есть и очевидные негативные последствия – прежде всего, стресс, недовольство, чувство обиды и униженности людей, права которых на идентичность, в том числе языковую, нарушены. А это чревато конфликтами с использованием национальной карты, риском провокаций, вероятными обвинениями активистов в “экстремизме”, манипуляциями в политических целях. Именно этого – а не “траты времени на изучение языка” – следует опасаться.
Ольга Абраменко, эксперт АДЦ “Мемориал”, кандидат филологических наук
Впервые опубликовано в блоге Радио Свобода