Обратная связь Антиэкстремистское и тем более антитеррористическое законодательство – не уникальное только для России явление, и оно представляется современным обществам скорее как печальная необходимость. Однако специфика российской ситуации последних лет, на фоне развязанной против Украины войны и нагнетаемой властями милитаристской истерии, в том, что репрессивное законодательство в этой сфере не только непрерывно расширяется и ужесточается, но даже в существующем виде применяется неправомерно, то есть суды выносят приговоры не в соответствии с нормами закона.
Так, эксперты центра «Сова», анализируя приговоры за экстремистские правонарушения в 2023 году, отметили беспрецедентно высокую долю неправомерных приговоров за высказывания – 35%, хотя раньше их доля была менее 15%. Ужесточились и наказания – выросло число приговоренных к лишению свободы. Ситуацию 2022-2023 гг. эксперты описывают как «разгул репрессивного правоприменения», но и репрессивное законотворчество не остановилось.
В последние годы увеличивается число осужденных и привлеченных «за слова»: по ст. 280 УК (призывы к экстремистской деятельности) и 205.2 (призывы к терроризму, его оправдание и пропаганда) – именно так интерпретируются различные публичные высказывания. В «пиковые» 2016-2018 годы оно достигало более 850 человек (в 2023 году – более 400 человек). Число административно осужденных за высказывания держится на уровне суммарно более 5000 человек (данные центра «Сова»).
Строго говоря, суд (и предшествующее суду следствие) должен в делах о публичных высказываниях применять так называемый 6-частный тест, выработанный международными экспертами и одобренный Советом ООН по правам человека (Рабатский план действий по запрету пропаганды национальной, расовой или религиозной ненависти, представляющей собой подстрекательство к дискриминации, вражде или насилию, 2012).
Степень общественной опасности высказывания анализируется по следующим критериям:
- содержание высказывания, его жанр и стиль;
- личность автора и его авторитет для аудитории;
- контекст высказывания (публичное оно или частное, насколько болезненна для общества тема и т.д.);
- наличие ясного умысла;
- степень публичности, размер и характер аудитории;
- вероятность наступления тяжких последствий.
Понятно, что при должном применении этих критериев огромное число «экстремистских» дел просто не было бы заведено. Однако российские власти видят экстремизм и терроризм или его оправдание там, где их нет, причем действуют с излишней жестокостью. Примеры у всех на слуху: против 18-летней студентки Дарьи Козыревой возбуждено уголовное дело о повторной дискредитации ВС РФ, грозит до 5 лет лишения свободы – за наклеенное на памятник стихотворение Тараса Шевченко.
По той же статье на 2,5 года лишения свободы осужден знаменитый правозащитник Олег Орлов. За «оправдание терроризма» и публичное возбуждение ненависти и вражды в отношении социальной группы «сотрудники ФСБ России» на 7 лет осужден активист Михаил Кригер. За публичное оправдание терроризма на 5 лет осужден социолог и публицист Борис Кагарлицкий. По этой же статье 205.2 возбуждено уголовное дело против режиссерки Евгения Беркович и авторки пьесы Светлана Петрийчук – они уже много месяцев под следствием лишены свободы. На 4 года колонии осужден башкирский активист Фаиль Алсынов: его неоднозначное высказывание на родном языке было интерпретировано судом как возбуждение ненависти и вражды к мигрантам.
Огромные силы правоохранителей и судов брошены на подавление общественного протеста, свободы слова и выражения мнений, критики режима. При этом упускается из виду настоящая террористическая опасность.
Недавние трагические события в Красногорске показали это со всей очевидностью. Игнорирование российскими спецслужбами внешних сигналов (сообщений американской разведки о готовящемся теракте), непрофессиональные действия правоохранительных органов сразу после теракта (длительный недопуск спасателей в горящее здание), демонстративное применение пыток к задержанным и привлечение ультраправых радикалов к распространению жестоких видеороликов и даже к задержанию – этот полный провал настоящей борьбы с настоящим терроризмом власти сейчас пытаются скомпенсировать преследованием тех, кто неосторожно высказался в социальных сетях (как это случилось с петербуржцем Николаем Конашенком).
В узком смысле к антитеррористическому и антиэкстремистскому законодательству РФ относятся два закона – «О противодействии экстремистской деятельности» и «О противодействии терроризму». Прямого действия они не имеют, будучи так называемыми «рамочными», то есть содержат общие принципы регулирования антиэкстремизма и антитерроризма и лишь отсылают к другим, конкретным законодательным актам, устанавливающим санкции за нарушения закона.
Например, в законе о противодействии экстремизму в общем виде сказано, что производство, хранение или распространение экстремистских материалов является правонарушением и влечет за собой ответственность «в случаях, предусмотренных законодательством РФ» (ст.13). А санкции за эти правонарушения описаны в статье 20.29 Административного кодекса «Производство и распространение экстремистских материалов». В законе о противодействии терроризму сказано (ст.3 пункт е)), что террористическая деятельность включает в том числе «пропаганду идей терроризма, распространение материалов или информации, призывающих к осуществлению террористической деятельности либо обосновывающих или оправдывающих необходимость осуществления такой деятельности». Санкции же за такие действия описаны в ст. 205.2 Уголовного кодекса.
Таким образом, кроме двух упомянутых законов, к обсуждаемому законодательству относятся «экстремистские» статьи и «террористические» статьи Административного и Уголовного кодексов. Не менее 13 статей Административного кодекса полностью или частично посвящены антиэкстремизму (от мелкого хулиганства, оскорбления чувств верующих до дискредитации ВС РФ и реабилитации нацизма). В Уголовном кодексе полностью или частично «экстремистских» и «террористических» статей не менее 35. Отдельные положения ряда отраслевых законов (например, о СМИ, общественных объединениях, свободе совести, гражданстве и других) тоже примыкают к антиэкстремистскому и антитеррористическому законодательству.
В широком смысле к антиэкстремистскому и антитеррористическому законодательству можно отнести и нормы о «нежелательных организациях», «иностранных агентах», ответственности владельцев онлайн-ресурсов – поскольку за их исполнением следит один и тот же репрессивный аппарат. В обывательском сознании все эти нормы сливаются в один ком, поскольку государственная пропаганда фактически ставит знак равенства между антивоенным протестом, экологическим активизмом, гражданской активностью (в том числе наблюдением за выборами) с предательством государственных интересов, а отсюда рукой подать до экстремизма и терроризма.
Причины для произвольного и неправомерного применения имеются уже в самих законах. Закон о противодействии терроризму определяет террористическую деятельность довольно четко (это не только собственно теракты, но и пропаганда и призывы), тогда как официального списка экстремистских деяний и определения экстремизма закон не дает.
Есть и случаи полной антиконституционности принятых поправок в законодательство. Например, недавние изменения в ст.22 закона о гражданстве РФ (2021) позволяют лишать российского гражданства лиц, осужденных за террористическую деятельность, к которой приравнено сообщение о себе ложной информации при подаче на гражданство. Мало того, что этой норме придана обратная сила (гражданство получено давно, а осужден человек недавно – имеется в виду, что он с самого начала, даже много лет, скрывал преступные намерения) – она противоречит ст.6 Конституции РФ о том, что лишать гражданства нельзя и что в правах равны как граждане по рождению, так и натурализованные. Если говорить о применении, то есть случаи лишения гражданства – как приобретенного, так и по рождению – когда оно было единственным. Таким образом стал лицом без гражданства экологический и антивоенный активист Аршак Макичян, с рождения живший в РФ и другого гражданства никогда не имевший.
Вторая сторона неправомерного применения антиэкстремистского и антитеррористического законодательства – это избирательность: часто преследуются несогласные с режимом, тогда как вполне общественно опасные призывы и действия «социально близких» групп или провластных деятелей не находят никакой правовой оценки.
Особенно настораживает, что репрессии – сначала законодательные, а потом практические – происходят уже не за идеологию или религию: людей объединяют на основе признаков, которые органически присущи той или иной группе (по крайней мере, с точки зрения преследователей).
«Международное движение ЛГБТ» объявлено экстремистской организацией – немедленно последовали репрессии против конкретных ЛГБТ-людей. Уже раздаются предложения объявить экстремистскими этнические группы и расправиться с ними так же, как с ЛГБТ. Такая риторика характерна отнюдь не только для националистических и ксенофобных телеграм-каналов. Вот депутат Госдумы Петр Толстой объявляет все национальные диаспоры, землячества и общины легализованной «мафией». Медведев – зампредседателя Совета безопасности – призывает к тотальным казням террористов и репрессиям против их семей. Уже началась кампания о прекращении моратория на смертную казнь. Каких законодательных новелл ждать – объявления «экстремистами» людей, объединенных общим происхождением, «кровью», визуальными особенностями?
Ольга Абраменко, эксперт АДЦ «Мемориал»
Опубликовано на английском в The Moscow Times